Да, он не терпел болтунов. О людях, не державших слово, он говорил с презрением, считая, что они не имеют лица. «Каждый также знал, – пишет В. Аллилуев, – что ответит сполна, несмотря ни на какие заслуги, если он мог что-то сделать, но не сделал. Всяческие отговорки… для Сталина не имели никакого значения. Если же человек в чем-то ошибся, но сам пришел и сказал прямо обо всем – как бы тяжелы ни были последствия ошибки, никогда за этим не следовало наказание…»

Эффективность деятельности Сталина во многом зависела от подбора людей, назначаемых на важнейшие посты управления как в армии, так в государстве и промышленности. Не все сталинские «назначенцы» оправдывали его доверие. Так, в ноябре 1941 года за «самовольные решения» и сдачу Ростова и Керчи был лишен маршальского жезла, всех наград и исключен из партии Кулик, уличенный также в «пьянстве», «развратном образе жизни» и «расхищении государственной собственности».

В приказе Верховного главнокомандующего от 2 марта 1942 года говорилось: «Предупреждаю, что впредь будут приниматься более решительные меры в отношении тех командиров и начальников, невзирая на лица и заслуги в прошлом, которые не выполняют приказов командования, проявляют трусость, деморализуют войска своими пораженческими настроениями и, будучи запуганными немцами, сеют панику и подрывают веру в нашу победу над немецкими захватчиками».

Вместе с тем он проявлял заинтересованное уважение и заботу по отношению к людям ответственным. «Он заботился о них, об их семьях, хотя никогда об этом не говорил и этого не подчеркивал. Сам работая круглыми сутками, он требовал работы и от других. Кто выдерживал, тот работал. Кто не выдерживал – уходил…»

Однако не сразу и не все, даже удержавшиеся на высоких постах руководители того времени отвечали необходимым требованиям. Сталин трезво осознавал ту цену, какую стоила война. Упреки военных мемуаристов, появившиеся в 60-е годы, что порой им не хватало войск и вооружения, – лишь стремление переложить вину за свои просчеты на чужие плечи. Война стоила большой крови, и некоторые «писатели» эту кровь стали смешивать с грязью. Огульные обвинения в якобы повсеместной «необученности» и неподготовленности советских солдат из набора тех же мелких пакостей.

Конечно, в период войны были ситуации, когда в бой вынужденно бросались наскоро сформированные подразделения и необученные бойцы. Сталин был категорическим противником подобной, пусть даже и вынужденной меры. Так, 27 мая 1942 года, в 21 час 50 минут, он телеграфирует Тимошенко, Хрущеву, Баграмяну: «За последние 4 дня Ставка получает от вас все новые и новые заявки по вооружению, по подаче новых дивизий и танковых соединений из резерва Ставки.

Имейте в виду, что у Ставки нет готовых к бою новых дивизий, что эти дивизии сырые, необученные и бросать их теперь на фронт – значит доставлять врагу легкую победу.

Имейте в виду, что наши ресурсы по вооружению ограничены, и учтите, что кроме вашего фронта есть еще у нас другие фронты.

Не пора ли вам научиться воевать малой кровью, как это делают немцы ? Воевать не числом, а умением. Если вы не научитесь получше управлять войсками, вам не хватит всего вооружения, производимого во всей стране .

Учтите все это, если вы хотите когда-либо научиться побеждать врага, а не доставлять ему легкую победу. В противном случае вооружение , получаемое вами от Ставки, будет переходить в руки врага, как это происходит теперь ».

Сталин прекрасно осознавал возможности государства в подготовке резервов, как и то, что подобные хрущевским иждивенческие настроения и бахвальство не были в армии редкостью. Такой «болезнью» страдали многие от солдат до маршалов, и он боролся с этой тенденцией. Штеменко сетует, что «бичом в работе Генштаба» было стремление командиров действующих соединений преуменьшить размеры поражений и преувеличить свои успехи.

При обнаружении искажения фактов следовали жесткие взыскания: так, «был снят с должности начальник штаба 1-го Украинского фронта за то, что не донес в Генштаб о захвате противником одного важного населенного пункта в надежде, что его удастся вернуть».

Человек неординарный, государственный деятель, политик, обладавший великолепной способностью понимать особенности психологии людей и вынужденный порой из-за недостатка талантливых использовать заурядности, Сталин все же совершенно не терпел лжи. Он не прощал этого порока. Он лучше, чем кто-либо иной, знал, что даже маленькая ложь может повлечь за собой серьезные последствия.

«Как-то в одном из итоговых донесений за день, – рассказывает Штеменко, – полученных с Воронежского фронта, было написано, что в результате успешной контратаки наших войск захвачено 100 орудий противника. Это донесение было принято по телеграфу начальником направления, перепечатано на машинке, заверено и, как положено, сразу направлено в Ставку. Утром И.В. Сталин по телефону спросил меня: «Захвачены ли вместе с орудиями снаряды?»

Я не знал. Он сказал: «Поинтересуйтесь и доложите». Срочно связался с начальником штаба фронта. Он тоже не знал и обещал немедленно выяснить и позвонить. А время шло. Через два часа Верховный главнокомандующий позвонил снова и добавил: «Если есть снаряды, то можно из захваченных фронтом орудий сформировать чуть ли не двадцать батарей. Так или нет?» Подтверждаю, что так. А он спрашивает: «Ну не удалось выяснить, сколько снарядов?» «Пока нет», – отвечаю. Он бросил трубку.

Опять связался с начальником штаба фронта. На этот раз от него узнаю, что захвачено не 100, а 10 орудий, из них 6 разбито и только 4 исправных; кто донес и почему так произошло – штаб разбирается. Скандал был налицо. Я немедленно пошел к А.И. Антонову и доложил ему о последнем разговоре с начальником штаба. «Ну, будет буря, – сказал Алексей Иннокентьевич. – Давайте звонить сами Сталину не станем: лучше доложим лично вечером. А если спросит – придется отвечать как есть…»