И Шахим Алиханович, несмотря на свою занятость, вы­ехал вместе с опергруппой на место происшествия. Так или иначе, но сегодня он должен был быть в Докбухе. Балан-Тулхи-Хан вместе с советом старейшин аула ожидал прихо­да «заблудших» с повинной.

Добравшись до Докбуха на попутной машине, Шукаев сошел примерно в километре от селения. Ему хотелось поя­виться в ауле не раньше сумерек. Инструкции, которые ут­ром по просьбе уехавшего с опергруппой Денгизова передал ему начальник Чечено-Ингушского управления милиции, были не совсем обычными. Шахим Алиханович просил сказать, что точных и конкретных указаний по поводу местонахождения чохракских лошадей он дать не может, но советует испробо­вать зафесовский именной платок на мулле из Докбуха Ба-лан-Тулхи-Хане. Если эфенди клюнет на удочку, то Жунид сможет выяснить кое-что важное и для Денгизова. В частнос­ти, Шахима Алихановича интересовало, где сейчас скрывается матерый бандит и, вероятно, убийца председателя сельсове­та Азамат Мамакаев.

Начальник управления коротко информировал Шукаева и о подробностях кражи жеребца у Хабо Цораева. Узнав о при­метах похищенного коня, Жунид загорелся было стремлением тут же помчаться вслед Денгизову, не сомневаясь ни минуты, что речь идет о карабаире, но передумал. Совсем не обязательно им быть там вдвоем. Все, что нужно и можно сделать Шахим Алиханович сделает сам, а вот Балан-Тулхи-Хан...

Поблагодарив начальника, Жунид ушел в гостиницу го­товиться к предстоящей операции. Сначала они решили ехать в Докбух вдвоем с Вадимом, но замысел пришлось изменить после звонка из управления. Оттуда сообщили, что ищейка потеряла след украденного жеребца на пути к аулу Орюрт Опергруппа выехала туда уже без Денгизова, который остался в Докбухе, чтобы принять «заблудших» Словечко это порядком смешило Жунида, но в управлении к нему уже привык­ли, называя так, с легкой руки Денгизова, обманутых пособ­ников Мамакаева.

Словом, Жунид решил явиться к Балан-Тулхи-Хану в единственном числе. Дараеву следовало побывать в Орюрте. .. Вадим Акимович не мог удержаться от смеха, разгля­дывая преобразившегося приятеля.

На Жуниде был довольно потертый бешмет, свалявшая­ся, видавшая виды бурка, ноговицы на ногах и лохматая чер­ная папаха на голове.

— Абрек! Ха-ха! Ты натуральный абрек. Вот где талант перевоплощения!..

— Брось зубоскалить,— добродушно отмахивался Жу­нид.— Лучше скажи, след от сбритых усов не слишком вы­деляется?

— Нет. Лицо-то у тебя не загорелое. Солнца мало было в последние дни. Да поглядись в зеркало.

Жунид последовал совету друга и в свою очередь расхо­хотался.

— А ты прав! Зверский вид у меня! Но ничего. Зато мама родная не узнает. Ну, счастливо, Вадим. Смотри там, в Орюр­те, разузнай все, что можно.

— Хорош,— тон Дараева стал озабоченным.— Ты, это ну в общем, зря не рискуй..

— Ладно.

— Ни пуха, ни пера!

— К черту!

И Жунид Шукаев, переодетый и неузнаваемый, сунув в карман галифе заряженный пистолет, отправился к Балан-Тулхи-Хану

Горы уже задернуло вечерней мглой, и на Докбух осели влажные сумерки, когда он подходил к аулу По дороге ус­пел основательно запылиться и сейчас смахивал на челове­ка, которому пришлось преодолеть нелегкий и долгий путь.

Первый же встречный показал ему усадьбу Балан-Тулхи-Хана.

Обнесенный высоким каменным забором двор эфенди замыкал верхнюю окраину селения. Напротив кирпичного дома, крытого оцинкованным железом, красовались единствен­ные в Докбухе железные ворота. Сквозь решетку в их верх­ней части виден был просторный и уютный двор с многочис­ленными хозяйственными постройками. Саманный сарай-ко­нюшня, возле которого стояла коновязь, крытый загон для овец, курятник. За двором темнели деревья фруктового сада.

— Неплохо живет мулла,— прошептал Жунид и посту­чал в ворота висячим железным кольцом. В ответ тотчас же забрехали собаки. Судя по голосам, их было не меньше трех.

Потом кто-то вышел, прикрикнул на расходившихся псов и приблизился к воротам.

Жунид разглядел мужскую фигуру, облаченную в темную одежду.

— Кого аллах послал к нам в такую позднюю пору? — по-русски спросил хозяин. Голос у него был низкий, власт­ный.

— Мир дому твоему,— ответил Жунид.— Издалека при­шел я, достопочтенный эфенди. Важное дело привело меня к тебе.

— Кто ты?

— Мое имя — Шаниб. Но оно тебе не знакомо.

— Говори.

— Два горца не могут беседовать, разделенные железными воротами,— с затаенной обидой в голосе сказал Жунид.— И то, что должен я тебе сказать, не для других ушей.

Хозяин помолчал, видимо, что-то обдумывая.

— Откуда ты? — спросил он еще.

— Из Адыгеи. Аул Дейхаг — моя родина.

— Кого ты там знаешь?

— Хахана, да продлит аллах его дни...

Загремел засов, и перед Жунидом открылась калитка.

— Входи, будь гостем,— в голосе хозяина по-прежнему звучали нотки недоверия.

Комната, куда Балан-Тулхи-Хан ввел Жунида, была про­сторна и богато убрана. Все стены — в дорогих коврах, на полу тоже ковры. В углу — тахта с несколькими подушками в бархатных чехлах. Посредине длинный стол, накрытый шелковой скатертью. В воздухе еще стояли запахи недавне­го пиршества, да и на полу Жунид заметил несколько кури­ных костей — хозяйка еще не успела навести порядок.

Едва Шукаев подумал об этом, как в кунацкую вошла сгорбленная седая женщина со слезящимися, пораженными глаукомой глазами и, не замечая го,стя, стоявшего сбоку, от дверей, обратилась к мулле: