— Красиво, — поделился впечатлением Руслан.

— Красиво, — охотно согласился Козлов, — и чем темнее ночь, тем красивее.

— А что этот отшельник, откуда он?

— Местный мужик, ильинский. Когда деревню утопили, как котенка в луже, в Городецкий переехал. Вместе с домом. Комбайнером работал. Героя получил. То ли больше всех хлеба намолотил, то ли новый метод придумал, не помню. А когда все посыпалось, у него тоже жизнь и так, и сяк, и наперекосяк пошла. Дом сгорел. Не знаю, что уж там еще случилось, только тараканы в башке завелись. С Богом разговаривает. Давно с головой в разводе живет. Вырыл землянку на Ильинском острове, рядом со старым кладбищем, отгородился от всего человечества и бедует один.

— Чем отгородился?

— Плетнем. Говорят, золотой колокол нашел, вот его и заклинило.

— Колокол?

— Да так, местная легенда.

Добрались затемно. Пришлось подождать, пока можно было определить тайные ориентиры на берегу и острове, в перекрестии которых обнаруживалось невидимое озеро. Козлов пробурил сразу несколько лунок, чтобы подобраться к окуню методом минометного обстрела.

— Истончал лед, — поделился он наблюдением и предупредил: — Ближе к берегу полынья скоро откроется.

Руслан ни разу не был на зимней рыбалке.

— Наука невелика, — успокоил его отец, — насаживаешь на мормышку бормаша и опускаешь в лунку, опускаешь, пока леска не ослабнет. Чуть-чуть над дном приподнимаешь и ждешь, когда кивок клацнет. Можно немножко подразнить, подергать. Он — хищник, на движение реагирует.

— Интересно, куда на зиму червяки деваются? — задумался Руслан, с омерзением нанизывая на крючок бокоплава, похожего на мокрицу.

— На юг уползают, — авторитетно соврал старший Козлов.

Равнодушный, дремал Руслан над лункой, в которой слегка пульсировала, дышала темная вода, пока не почувствовал сопротивление лески. Где-то там, подо льдом, в холодной и темной глубине на тонкой паутине повисла живая тяжесть и пробудила в нем древние инстинкты.

— Пореже руками размахивай, — предупредил его Козлов, — и так торчим, как две трубы над баней. Сейчас налетят, как мухи. Да и пузырь у окуня изо рта вылезет. Глубина здесь большая.

Жутковатое существо глубин, сделанное из ночной тьмы и тумана, извивалось у ног короткой жирной змеей. У существа был лягушачий рот и отсутствовала чешуя.

— Ты смотри, налим, — удивился Козлов.

Руслан, издав вопль дикаря, исполнил танец удачливого охотника.

— Потише, потише, не мельтеши, — охладил его пыл Козлов и огляделся в тревоге. — Налетят сейчас, налетят. Хоть маскхалаты надевай. Подсек и стал перебирать леску руками, как сурок, который чешет себе живот. За сотню метров не разберешь, что он делает и делает ли что вообще. Темно-зеленый окунь, широко раскрывая рот, запрыгал, как на сковородке, обвалявшись в снегу, словно в муке.

— Да кому здесь налетать? Нет никого, — беспечно ответил Руслан.

— От жадных глаз не спрятаться. Они всегда за тобой подглядывают.

Люди, которые плохо думают о других, чаще всего, увы, оказываются правы. Клев был невероятный. Лунки обрамляли круги из живой зелени. Руслан размахивал руками, как дирижер симфонического оркестра. Но со стороны Степноморска на приличной скорости к ним уже мчалась «Нива». В бинокль они, что ли, из окопа наблюдали? Козлов вскочил на ноги и стал энергично отмахивать руками: влево, влево, козел, сворачивай. Но «Нива» ему не верила и мчалась по прямой. Вылетела на чистый лед и закружилась в вальсе: увидела беду, да поздно. Лопнул под ней темный лед, как оконное стекло под кирпичом, и ушла она под воду. Глупо, страшно и красиво. Носом вверх. А несколько секунд спустя полынья вздулась пузырем воздуха. И тут впервые Руслан узнал о таланте своего предка. Мир содрогнулся от раскатов вдохновенного мата.

— Всплыло! Там что-то всплыло! — перебил он извержение нехороших слов.

То, что всплыло, шевелилось. И очень даже активно.

Козловы наперегонки рванули к полынье.

Под синью мартовского неба, в ослепительном сиянье последнего снега, в темной, как космос, воде барахтался Енко, один из самых фартовых людей Степноморска. Удачливые, они всегда всплывают.

Руслан лег на тонкий, с живыми пузырями воздуха лед, зеленоватый, как стекло шампанского, и пополз навстречу судьбе. Он полз бы еще быстрее, если бы догнавший его Козлов не вцепился, матерясь, в его ногу.

— Ну и глубина, — поделился, отфыркиваясь, впечатлением Енко, — чуть у самого пузырь изо рта не выскочил.

Судя по квадратным глазам, был он изрядно напуган, но держал себя в руках и даже пытался руководить собственным спасением.

— Не торопись, Ович, сбегай за буром. Надо его в крепкий лед ввернуть для подстраховки, а то я вас за собой утащу.

Сине-красный намокший пуховик пузырился, капюшон налезал на глаза. Опираясь на локти, не теряя времени, он ломал хрупкий лед, чертыхаясь и отплевываясь. Крепкий северный мужик с завидным самообладанием.