Последняя ноябрьская ночь наводила жуть. Из кромешной тьмы дул резкий, леденящий ветер. Это из полей доносилось дыхание вплотную подошедшей зимы. Свистели голые безгнездые березы. В черных, будто погибших, обгорелых скверах и садах было пустынно. Ветки обледенели, и корка, ломаясь от качания, потрескивала.

Ветки были похожи то на оленьи рога, то на лапы птиц, которые наследили в воздухе.

Толстый слой афиш, налепленных друг на друга, наполовину отвалился сверху, трещал и хлопал о забор.

Каблуки стучали по застывшей земле.

В каменно-твердых колеях белела мука от размолотых колесами льдинок. Ветер выдувал ее, сек по ботинкам. Узенький месяц сверкал, точно оскаленные зубы.

Алексей Алексеевич, сухонький, небольшой, бежал по улице.

Руки его окоченели.

Что-то древнее, дикое чудилось ему в этой ледяной полночи. Словно вечная тьма, захлестнув землю, погасила солнце, жизнь.

Всего лишь три дня назад Алексей Алексеевич провожал в последний путь соседа по квартире Петю Юматова.

Он первый год работал инженером на стройке пятиэтажного дома. Случилось нелепое: Петя сорвался с лесов.

Алексей Алексеевич шел за гробом, держа под руку мать Пети Надежду Сергеевну. Ветер трепал ее седые, кудрявые, по-мужски подстриженные волосы. Надежда Сергеевна смотрела поверх гроба, который несли строители. По алому небу над кладбищем плыли синие тучи. Крупная, полная, она шла твердо, величаво, думая свою длинную, горькую думу. И только когда между голыми пятнистыми березами стали засыпать сына, лицо ее облилось слезами. Она жадно хватала воздух и все никак не могла ни передохнуть, ни крикнуть.

…Алексеи Алексеевич сегодня все утро думал: приглашать на свадьбу Надежду Сергеевну или не приглашать?

Соня училась у нее в 9 и 10-м классах. Да и жили соседями уже давно. Двери выходили в один коридор. Не пригласить Надежду Сергеевну нельзя, и в то же время, как ей сидеть на свадьбе через два дня после похорон?

Алексей Алексеевич мучился весь день и наконец все же пошел к соседке. Поговорив о том о сем, он осторожно спросил, тронув ее за руку:

— А вы, может, пойдете со мной к Соне на свадьбу? А? Пойдемте? Посидим… вспомним наше время…

Надежда Сергеевна пригладила седые кудряшки, хрустнула пальцами.

— Если, конечно, можете, — торопливо добавил Алексей Алексеевич.

— Спасибо. Я уж дома… Куда мне…

Она сняла с руки золотые часы:

— Передайте мой подарок Сонюшке. Счастья бы ей побольше и… долгой жизни…

А сейчас, подходя к дому, Алексей Алексеевич подумал, что все-таки нужно было уговорить Надежду Сергеевну. Ей, конечно, стало бы легче среди людей.

Надежда Сергеевна еще не спала. Дверь ее комнаты была открыта, и в темный теплый коридор падала полоса света. На стене мурлыкал черный счетчик. На коврике у дверей спал Петин пудель. Лохматая морда его походила на огромную махровую астру. Нос торчал сердечком цветка.

Надежда Сергеевна силой заставляла себя проверять тетради. Ей казалось — еще минута, еще только один маленький поворот колка, и в душе ее лопнет до предела натянутая струнка, и тогда она вскочит, закричит, упадет. Такой безысходной тоски, обжигающей все существо, она еще не испытывала.

Да как же такое могло случиться с Петей? Как же так могло случиться, чтобы к старости остаться ей без единого родного человека? А сколько милых, дорогих людей всегда окружало ее! Она росла в Москве, в большой дружной семье. Тишина царила только в кабинете отца — известного профессора химии, а в остальных комнатах шумела молодежь, звучали смех и музыка. У профессора было два сына и две дочери, да еще приходили к ним друзья и подруги.

Когда Наденьке отметили десять лет со дня ее рожденья, грянула революция.

С того дня прошло сорок лет. Время выкосило всю семью профессора. От первого взмаха косы упала мать Надежды Сергеевны, потом сестра — художница Римма, за ними отец. Во время войны с фашистами погибли оба брата. А в самом Берлине за день до конца войны убили мужа, хирурга, в госпитале. И вот теперь Петя…

Как сейчас жить ей, если все в прошлом, если память наполнена только дорогими призраками? А ведь ей уже пятьдесят, в эти годы трудно жить одними воспоминаниями.

Не выдержала Надежда Сергеевна, тяжело поднялась, дубовый резной стул загремел, опрокинулся.

Алексей Алексеевич стоял в дверях, потирая озябшие руки. Он был в зимнем пальто и в меховой шапке.

Надежда Сергеевна зажмурилась, сжала кулаки, потом заставила себя улыбнуться:

— Заходите, Алексей Алексеевич.

Сдергивая шапку, пальто, он суетливо бросился к вешалке. Ее заменяли рога лося, похожие на огромные, многопалые ладони.

— Посидите со мной. Крепким чаем угощу. Как вечер прошел? — рассеянно-отрывисто спросила Надежда Сергеевна, поднимая стул.