Отплытие намечалось на вечер, поскольку все гавани Византии оказались забиты кораблями венецианцев. К купеческим и военным галерам то и дело подъезжали повозки, с которых перегружалось награбленное. Иконы, книги в дорогих переплётах, инкрустированных золотом, церковная золотая утварь, гобелены, восточные ковры, сундуки с одеждой, дорогое оружие, пряности, мебель ценных пород дерева, белокаменные статуи и цветные мраморные плиты, сбитые со стен дворцов и церквей, мозаичные панно… всё это тщательно упаковывалось в сено и исчезало внутри кораблей. Это была та самая невиданная по своему объёму добыча, которая в будущем позволила Венеции стать самостоятельной политической силой в Европе и торговым монополистом на завоёванных территориях Византии.

Уже в Аккре Филипп дю Плесси узнал, что в руки венецианцев перешла не только часть Константинополя (три квартала из восьми), но и важнейшие порты на берегах Босфора и Золотого Рога, земли во Фракии и на побережье Пропонтиды.

А пока он смотрел на горящий город со смешанным чувством отвращения, горечи и сожаления.

Тяжело вздохнув, Филипп дю Плесси сошёл в каюту. Отослав оруженосца поторопить капитана галеры, Великий Магистр сел писать письма, которые нужно было отправить во французские и английские командорства, как только он и его люди высадятся в Сирии. Управление орденом - вот что стало теперь главным для него. Упавшая на ещё крепкие, привыкшие нести тяжёлое бремя ответственности плечи, суровая действительность заставляла продумывать каждый свой шаг.

Тамплиер чувствовал… нет, он предвидел, что с падением Константинополя заканчивается время крестовых походов и эпоха христианских государств на Востоке. Нет больше силы, которая могла бы сдерживать турок и прикрывать тылы Иерусалимского королевства. Нет больше войск, которые могли бы с успехом защищать другие немногочисленные владения крестоносцев в Палестине от усиливающегося натиска арабских правителей Египта и от угрозы, исходящей от объединителя разрозненных аравийских племён Саладина.

Скорее солдат, чем администратор, скорее дипломат и монах, чем воин, дю Плесси с рвением настоящего христианина исполнял обеты, данные им при вступлении в орден. Но слишком часто долг тамплиера вступал в противоречие со смирением монаха и милосердной верой католика. Слишком часто рыцарские идеалы, почитаемые им с детства, восставали в нём против упадка нравов в войсках христиан, против корысти и жадности князей церкви, против стремления к власти и наживе многочисленных вассалов ослабленных междоусобными войнами королевств Европы.

Поклявшись однажды защищать Гроб Господень, помогать слабым, нуждающимся в охране и крышах над головой паломникам, он с сожалением и горечью видел, что многие сержанты, солдаты и командоры ордена ожесточились сердцем. Всё чаще дипломатическое искусство тамплиеров, с успехом применяемое ранее для поддержания хрупкого равновесия на Востоке, заменялось грубой силой, коварством и жестокостью. В последнее время девиз - кровь за кровь, неоправданное насилие на завоёванных землях наталкивалось на растущее сопротивление мусульман, на ответную месть и жестокость.

Великий Магистр знал, что рано или поздно крестоносцам придётся оставить Святую Землю. Нарушая христианские заповеди, огрубев душами, они утратили нравственное превосходство и опору в вере, служившие им оружием в большей степени, чем тяжёлые мечи и доспехи. Уверенность в собственных силах таяла, как снег весной на дорогах милой его сердцу Франции. Оторванные от источников снабжения в Европе, лишённые поддержки знати - пресыщенных, занятых внутренними делами баронов - войска крестоносцев терпели одно поражение за другим. Занятые укреплением собственного влияния при королевских дворах, тамплиеры остались одни. Всё чаще под давлением превосходящих сил мусульман они оставляли завоёванные тяжёлым ратным трудом владения не только в Сирии, но и в пределах Иерусалимского королевства. Возвращать потерянное приходилось ценой невероятных усилий.

Идеалистическим мечтам христиан найти землю обетованную в Иудее, Палестине и Египте, похоже, не суждено было сбыться.

Как ни тяжело признавать провал крестоносной политики и череду дипломатических и военных поражений ордена на Востоке, но Магистр привык смотреть правде в глаза.

Вызвав писца – одного из доверенных сержантов - он продиктовал распоряжение управляющим прецепторий, командирам крепостей и шателье замков на принадлежащих тамплиерам восточных территориях приступить к постепенной эвакуации ордена в Европу.

Запечатав личной печатью полсотни посланий, дю Плесси вдруг вспомнил о сундучке, отнятом у мародёров. Бережно взяв его в руки, он внимательно исследовал повреждения, нанесённые ножом пьяного солдата. Обнаружив среди инкрустаций на боковых стенках тайную кнопку, тамплиер аккуратно откинул крышку. Внутри лежали пожелтевший свиток бумаги и предмет, завёрнутый в парчовый красный холст. Отложив в сторону свиток, храмовник осторожно развернул ткань. От удивления он чуть не выронил из рук наконечник копья. Листообразное лезвие тускло блестело давно нечищеными гранями. Средняя часть с обеих сторон была прикрыта серебряными накладками. Магистр поднёс наконечник поближе к свету стоявшей на столе лампы и внимательно исследовал его. Копьё, судя по всему, было очень старым, великолепной кузнечной работы. Накладки из чернёного серебра, вероятно, были сделаны позднее. На лезвии ещё можно было заметить буквы. Наклоняясь всё ближе, щурясь и напрягая зрение, дю Плесси сумел прочесть надпись, выбитую умелым ювелиром “Imp. Caesar pater” [85] . Удивлению Магистра не было предела. Он перевернул наконечник, и на трубчатом окончании, которое насаживается на древко, обнаружил ещё два почти неразличимых слова, сделанные тем же способом [86] – … [87] .