Но всё было наоборот. Молчание сгущаясь, нависло у них над головой неразрешимыми сомнениями.

Наконец аббат вздохнул и приоткрыл решётчатое окошко в перегородке.

– Ты напомнил мне о заблуждениях Абелара [143] , многократно осуждённого католической церковью за ересь. Но - да простит меня Господь!
– он был прав, когда говорил, что Бог дал человеку силы для достижения благих целей, следовательно, он дал рабам своим ум, дабы удержать в разумных пределах игру воображения и направлять к истинной вере. Вера, как считал этот богослов, зиждется непоколебимо только на убеждении, достигнутом путём свободного мышления; а потому вера, приобретённая без содействия умственной силы и принятая без самодеятельной проверки, недостойна свободной личности. А ещё он утверждал, что единственными источниками истины являются диалектика и Священное писание. По его мнению, даже апостолы и отцы церкви могли заблуждаться, и что любая официальная догма церкви, не основанная на Библии, в принципе могла быть ложной.

Настоятель перевёл дух и продолжал:

– В своих поисках истины ты заставил меня вспомнить и о монахе Мартине Лютере [144] , об одном из принципов его учения в спасение через благодать. Он не противопоставлял мирское духовному и говорил, что и в мирской жизни осуществляется благодать Бога. Вот его слова: «Бог предназначает человека к определённому виду труда посредством вложенного таланта или способности, а долг человека - прилежно трудиться, исполняя свое призвание. Причем в глазах Бога нет труда благородного или презренного». Труды монахов и священников, какими бы тяжкими и святыми они ни были, ни на йоту не отличаются в глазах Бога от трудов крестьянина в поле или кузнеца у горна, или ищущего правду в скрипториях аббатств.

Монах вышел из исповедальни, вывел за руку Мерона в придел церкви и, положив ему руку на склонённую голову, тихо сказал:

– Господь отпускает тебе грех осквернения могилы, легкомысленной кражи и прикосновения к странной, полной святости и притяжений невиданных сил реликвии. Ты, по моему разумению, очень близок к какой-то пугающей меня истине. Но кое-что подсказывает мне… Ты далёк от смирения и готовности принять эти откровения, и это расстояние не даёт покоя ни сердцу твоему, ни разуму.

– Что ещё сказать тебе?
– Аббат, не опуская глаз, смотрел в упор на Жильбера.
– Есть путь сомнений, и есть путь самоуверенной гордыни. Есть тропа веры и дорога поиска, – монах запнулся, как бы подбирая слова.

– Я не говорю: «Выбери смирение». Я не говорю: «Успокой свою душу и разум в молитвах». Я не говорю: «Оставь в покое истину и умерших, не тревожь прикосновением суеты подлинные реликвии и святость». Я не говорю этого, ибо ты – молод и горяч. Ибо, кто свят, а кто нет - решает Господь. Какие материи или, сиречь – вещи, есть реликвии, в чём их божественная мощь - тоже дело Господа. Я не говорю тебе: «Сила - в вере». Мол, верь - и снизойдёт в твоё сердце откровение, - голос отца Герарда на мгновение прервался. На его лице блуждала печальная улыбка.
– Ибо силой является также и знание, ибо знание предполагает поиск и путь, а путь сопоставим ценностью с верой и открывает новые грани божественного и магического в задуманном и исполненном Иисусом Христом.

Голос настоятеля понемногу стал крепнуть, повышаясь в тоне.

– Я скажу тебе «Выбери путь». Если поток сомнений подмывает твою веру, не утоляет жажду истины, сжигает тебя изнутри - то это от Господа. Значит, ты избран Иисусом открыть нечто, приуготованное им. Ты – перст, указующий к обретению человецами неизвестной им доселе дороги. Ты - первопроходец, ты - подготовлен другими, блуждавшими в прошлом и не нашедшими будущего.

– Иди, сын мой, - аббат обвёл глазами часовню и понизил голос, понемногу обретая спокойствие.
– Давно уже никто не нарушал моего духовного равновесия. А вот тебе, мой мальчик, удалось, - монах смущённо улыбнулся.
– Я дам тебе письмо к аббату Турского монастыря отцу Флориану.

Увидев удивлённые глаза Мерона, монах покачал головой:

– Нет, я не гоню тебя. Но, возможно, там ты найдёшь то, что ищешь… - после непродолжительной паузы исповедник продолжал:

– Твой путь лежит в местечко Marmoutier. Это во Франции. Монастырь знаменит своим древнейшим скрипторием. Библиотеку начинал собирать ещё первый аббат братства – Святой Отец Мартин. Наибольшей славой обитель пользовалась в эпоху Карла Великого. Там переписывалось в год столько старых свитков, сколько нельзя было найти тогда во всей Европе. Летописный

свод монастыря начат ещё в VII веке. Многие монахи, отправляясь с крестоносными армиями в Иудею и Палестину, в Месопотамию и Персию, в Грецию и Египет, возвращались с древними папирусами, языческими глиняными табличками. И всё это богатство человеческой мысли переводилось на латынь именно там. Не зря мудрости монастыря искали Капетинги, Валуа и Бурбоны. Не зря мантия аббата Мартина является святыней франкских королей.

Настоятель прервал свою речь, собираясь с мыслями, и закончил исповедь:

– Когда аббат Турской обители прочитает моё письмо и, не дай Бог, откажет тебе - напомни ему, что Святой Мартин отдал в лютую стужу свой плащ нищему, сам оставшись голым. Ступай, сын мой, и пусть хранит тебя Господь наш Иисус Христос.

Отец Флориан оказался толстым, маленького роста монахом. Лёгкая ироническая улыбка не покидала его пухлых губ даже во время молитвы. Грубая, домотканая чёрная одежда странным образом преображала его открытое розовощёкое лицо с живыми голубыми глазами. Сутана делала монаха похожим на добродушного маленького гнома. Но в его взгляде Мерон заметил ум, твёрдость характера, властность и волю.