– Мы, – имея в виду себя и сына.

Сгущёнкин не был трусом. Просто человек, стоявший на пороге обладал мощной энергией. Одна сила его духа могла сдвинуть горы, не то что Сгущёнкина. Наш герой не боялся тех, кто больше и сильнее. Здесь скорее было что-то инстинктивное, потустороннее, как чувство опасности перед невидимым врагом. Или – как страх перед демонами и духами.

– Открывай ворота! Запускай гостей! – громыхал зубастый цыган.

Сгущёнкин хаотично перебирал в голове различные варианты развития событий.

Вариант первый: он быстрее всех пришёл в голову и мучил удушливой волной, разгоняя, как в центрифуге, чувство самосохранения: ловкий маньяк-потрошитель, а по совместительству вор-гипнотизёр (всем же известно, что цыгане владеют гипнозом), рвётся ограбить и убить доверчивого Сгущёнкина.

Вариант второй был мягче и, в конечном итоге, оставлял загипнотизированных Сгущёнкиных посреди пустой квартиры, из которой было вынесено всё подчистую, вплоть до ламината и оконных рам, с уже мерцающим на горизонте походом по этапу. Ведь Сгущёнкин должен был охранять дом, а не впускать в него опасных цыган.

Успокоительной волной неожиданно всплыл третий вариант: возможно, это просто продавец картошки, или сахара, шарящийся по домам и втюхивающий свой товар. Убедительная внешность «зубаря» не располагала к радушному распиранию дверей и приниманию гостей.

– А Вы кто, собственно, будете? – вытянув шею по направлению к двери, а ногами продолжая пятиться, звонко спросил Сгущёнкин. Под дверью стоял и уже терял терпение дед Потап – сосед Сгущёнкина.

Квартиры в доме по улице Салтыкова-Щедрина располагались в причудливом порядке: апартаменты, ныне занимаемые Сгущёнкиным, находились на первом и втором этажах. Сосед Сгущёнкина по первому этажу – сердобольный Шалтай.

Сосед по второму – дед Потап, его же комнаты занимали пространство и на третьем. Там же на третьем проживала Марфа Петровна: комната в два окна, кухонька и ванная: вот в этих апартаментах и ютилась несколько лет назад вышедшая на пенсию, но ещё не утерявшая прыти директора вещевого рынка Марфа Петровна.

Правда, в амплуа пенсионерки она нашла новое поле деятельности: религию.

Склонившись с пенсне (она глубоко презирала очки) над книгой, Марфа Петровна читала религиозную литературу.

Однокомнатную квартиру третьего этажа занимала древняя, периода мезозоя бабуся. Никто не знал её имени, она была глуха и почти не говорила. Три этажа с другого крыла дома занимала семья астрологов в седьмом поколении. Крыло это, правда, было совсем узким, и весомую часть пространства крали бегущие вверх лестницы.

Разношёрстность жителей дома неизбежно вела к конфликтам.

Марфа Петровна активно агитировала за веру, для пущей убедительности и для фона таская за собой престарелую соседку. Дед Потап, который пронёс свою кличку через полжизни, со времён армии, двух своих соседок по третьему этажу не переваривал, так как в принципе не любил давление и женщин. Сосед по второму, вручивший своё жилье в руки Сгущёнкина, держался серой мышью, соседей не видел, а заслышав, что его зовут вжимал голову в плечи, и, поцыкивая, трусовато удалялся. Дед Потап, поначалу пытался разбудить в нём мужика, но со временем бросил это дело и перестал замечать соседа.

Шалтай, если не был в отъезде, то выступал сразу и за всех и это раздражало прямолинейного деда Потапа.

Семейство астрологов представляло из себя основных оппонентов правоверных пенсионерок с третьего этажа. Астрологи не вызывали симпатии в деде Потапе за ту же любовь к агитации и мутным разговорам о невидимых материях, судьбе и прочих непонятностях.

Пенсионерки ссорились с астрологами, дед Потап ссорился и с теми, и с другими и чувствовал себя одиноким в своей неравной борьбе. Если астрологи хотели придушить пенсионерок, а те отвечали им взаимностью, то одинокому аксакалу, деду Потапу, нужно было придушить «сразу двух гадюк». В смелых мечтах он, конечно, мнил себя Гераклом, душителем змей, но реальный расклад событий явно был не в его пользу.

Поэтому, когда Шалтай остановил свою развалюшку у подъезда, и оттуда, помимо самого Шалтая, извлёкся новый человек, к тому же мужчина, Дед Потап пришёл в радостное неистовство.

На горизонте замаячили новые перспективы. Дед Потап долго мерил квартиру широченными шагами, думая, как бы лучше подойти к новому жителю, да так, чтобы конкурирующие «организации» не вовлекли эту чистую душу в свои сети.

Дед Потап, конечно, понимал, что новое лицо в доме может оказаться быстропроходящим, заехавшим переночевать, да и вообще, мало ли что может быть?