Шрифт:
«Я боюсь пикника, — сказал я. — Не самого пикника. А трех дней с Омэли, которые за ним последуют».
«Срежь с Мазарова пару кусочков настоящего мяса, и я сотру в порошок все тесты Халмара. Но постарайся избежать ничейных результатов».
Вот так меня вооружили, Киттредж, так вооружили. Позвонила Женя и спросила, будет ли Нэнси. Когда я сказал, что она все еще неважно себя чувствует, Женя, совсем как Борис, хмыкнула. Жени с нами тоже не будет.
И вот сегодня, в воскресенье утром, — а сейчас, когда я пишу вам, воскресный вечер, — мы с Борисом отправились за город. Он прихватил свои рыболовные снасти и еще кое-что, поскольку Женя не приготовила нам корзинки с едой. Я чувствовал себя выжатым как лимон и был рассеян — в таком же состоянии, по-моему, был и Борис. Мы почти не разговаривали. Проехав с полчаса, он открыл отделение для перчаток и протянул мне фляжку с виски, что при сложившихся обстоятельствах можно было только приветствовать. Под влиянием алкоголя мы обменялись двумя-тремя словами.
«Вы любите сельскую местность?» — спросил он.
«Не слишком».
Киттредж, это был мой всего лишь второй выезд за пределы Монтевидео. А я провел там почти полтора года! Даже сейчас не могу этому поверить — оказывается, я такой окопавшийся зверь! Когда я учился в Йеле, я ни разу не выезжал из Нью-Хейвена. Здесь весь мир для меня ограничен посольством, конспиративной квартирой, виллой Ханта в Карраско и моим дешевым номером в гостинице. Очевидно, то, чем я занимаюсь, так много для меня значит, что я просто не обращаю внимания, сколь ограниченны мои передвижения, — и так из месяца в месяц. За первые три дня моего пребывания здесь я увидел в городе больше, чем за все остальное время.
А за пределами Монтевидео мало на что можно посмотреть. Вдоль океана расположены третьесортные курорты, пытающиеся стать второсортными. Пыль штукатурки поднимается от недостроенных вилл, которые стоят вдоль дороги. Дальше от моря — слегка волнистые, поросшие травой долины, кое-где огороженные, и тогда там пасется скот, в общем, пейзаж довольно однообразный.
Мазаров внезапно нарушает молчание: «Quando el Creador llego al Uruguay, ha perdido la mitad de Su interes en la Creation»[103].
Мы рассмеялись. По-испански Мазаров говорит хуже, чем по-английски, но я от души смеюсь — частично от его акцента. А ведь и правда: Господь Бог, добравшись до Уругвая, действительно потерял половину своего интереса к сотворению мира.
«Тем не менее я люблю эту страну, — говорит Борис. — Она способствует внутреннему успокоению».
Я этого что-то не чувствую. Шоссе перешло в узкую, разбитую двухполосную дорогу, всю в ухабах и масляных пятнах от тяжелых грузовиков, и, когда мы останавливаемся возле кафе при заправочной станции поесть неистребимых гамбургеров и выпить местного cerveza[104], нас встречает запах прогорклого говяжьего жира и лука — такое заведение Порринджер называл «бордель, пропахший дорожными запахами».
Да, Мазарова здесь знают. Мы, видимо, находимся недалеко от места, где он ловит рыбу, и он, должно быть, часто останавливался тут. Мне приходит в голову мысль, не напоминают ли ему эти плохие дороги, этот плоский пейзаж, этот маленький придорожный кабачок его родину, и, словно мы подключены к одной и той же волне, он вдруг произносит после первого глотка пива: «Уругвай похож на уголок России. Трудноопределимый. Но мне нравится…»
«Почему?»
«Когда природа поражает, человек кажется таким маленьким. — И он приподнял кружку. — За Швейцарию!»
«А здесь вы чувствуете себя крупнее природы?»
«В хорошие дни — да. — Он внимательно на меня посмотрел. — Вы знаете уругвайцев?»
«Немногих». — Однако я тут же подумал про Шеви.
«Я тоже. — Он вздохнул и поднял кружку с пивом. — За уругвайцев».
«Почему бы и нет?»
Мы чокнулись. И молча принялись за еду. Мне приходит в голову, что Борис, возможно, находится под не меньшим стрессом, чем я. Я вспоминаю наставление Ханта: «Постарайся избежать ничейных результатов».
«Борис, — спрашиваю я, — к чему все это?»
«Увидим».
У меня такое чувство, будто мы снова сидим за шахматами. Не хочется ли ему почитать книжку в ожидании моего очередного осторожного хода?
«Разрешите уточнить, — говорит он. — Я знаю, кто вы, и вы знаете, кто я».
Вот теперь мне надо включать магнитофончик. Рычажок включения у меня в кармане брюк, и высвобождение левой руки (которая держит гамбургер) едва ли покажется Мазарову неуклюжим маневром, как кажется мне.
«Да, — говорю я, включив рычажок, — итак, вы утверждаете, что знаете, кто я, и что я знаю, кто вы».
Мой неприкрытый маневр вызывает у него улыбку.
«Природу наших занятий», — говорит он.
«И что это дает?»
«Перспективу продолжительных бесед. Это возможно?»
«Лишь в том случае, если мы доверяем друг другу».
«Наполовину уже будет достаточно для такого рода бесед».
«Почему вы выбрали именно меня?»
Он пожимает плечами.
«Потому что вы здесь».