– - Черноглазая! Черноглазая!
– - обзывались сверстницы, когда в занятиях наступил перерыв. Лицо маленькой Йоко исказилось от обиды и страдания. Учителю удалось утихомирить детей, но заставить их взглянуть в чёрно-зелёные глаза так никто и не сумел. Девочка довольствовалась короткими беседами со взрослыми.

Оказавшаяся внутри стены, выложенной из разноцветного стеклянного кирпича, Анэ сначала наблюдала сцену безо всяких эмоций, затем нахмурила брови; собеседницы вернулись в пустыню.

– - Твоя мать не отличалась фантазией при выборе методик обучения, Йоко, зато смогла сотворить темноглазую дочь, -- насыщенная колкостью реплика на этот раз ударила в спину.

Перед Пресветлой мелькнул образ, в котором зрелые априки показывают ещё маленькой Йоко место в пустыне; дюны дрогнули пережитым отчаяньем.

– - Аха...
– - выдохнула старейшая, кивнув себе.

– - Я темноглазая не с рождения!
– - очнулась дева.
– - А о тебе мне не рассказывали ничего, кроме имени!

– - Это не так уж и плохо, дитя. Сегодня познакомимся, -- отметила древняя и прошлась вокруг родича, разглядывая деву со всех сторон. Темноокая поразилась плавности движений собеседницы.

– - Сколько остановок ты пережила?
– - спросила Пресветлая.

– - Сорок четыре, -- ответила охотница; дюны исказились от смущения.

– - Сорок четыре? Ум Йо совсем затмился: детей на охоту посылает!
– - негодовала каждая песчинка.

– - Не святотатствуй!
– - воскликнула Йоко. Декорации вокруг слегка дрогнули, но тут же восстановились.

– - Чего?

– - Как ты можешь думать, что у Йо затмился ум?

– - Я давным-давно пережила грань, когда перестают считать возраст, -- пояснила Анэ, -- так что твоя Йо годится мне в дочери, а уж ты, дитя, и подавно.

– - Я не дитя, -- обиделась Йоко. Старейшая смолчала, юная дева тоже не стала продолжать. Образ пустыни снова начал искажаться. Перед тысячелетним взором предстало недавнее прошлое собеседницы. Изменчивые, отрывочные картины поведали, что юная охотница решила при случае спасти раненого мыйо ромея, вскоре они начали сливаться, в бешеном ритме проматывая время, и остановились лишь на моменте спасения. Анэ хорошо разглядела Маниуса: его страдания во время суда, его слова и признания после. Затем воспоминания Йоко вовсе перемешались со страхами. Мыйо. Мыйо. Повсюду лишь мыйо. Монстров нужно убивать, но охота не безопасна. Твари лезли отовсюду, не давая передышки. Они даже сожрали Маниуса, потому что Йоко не успела убить всех, как бы ни старалась, что бы ни придумывала. Вдалеке каждого образа неизменно виднелся неясный силуэт -- самка мыйо. Цель.

– - Спасла, чтобы приманивать мыйо, -- констатировала Анэ.

– - Так само получилось. Маниус был обречён, а так... Правда, я здорово придумала?-- оправдания девы переродились в хвастовство.

– - Спасти раненого тварью ромея -- хорошая идея, дитя, -- мысль Пресветлой лавиной спустилась в образ, развеяв его. Вокруг снова встала пустыня.

– - Ситуация прояснилась: все последние плачи из-за вас. Я пришла в Мирнию, чтобы выяснить их причину, -- информировала старейшая.

– - Верно. Из-за нас, -- подтвердила Йоко, не скрывая гордости, -- но...

– - Можете пойти со мной, если пообещаешь слушать меня, дитя, -- упредила просьбу Анэ, сдержав пустыню от новых картин.

– - Вечного света тебе! Обещаю!
– - дюны снова исказились, на этот раз из-за благодарности.

– - Расскажи, как сейчас дома у Йо, -- попросила старейшая. Собеседницы перенеслись из пустыни в город. Йоко повела родича по улочкам и проспектам, показывая недавние события и пересказывая слухи.

Маниус вышел из укрытия, распоров тунику о ветви ивы. Резкие движения юноши выдавали нервозность. "Они что, в статуи превратились?" -- спросил себя юноша, предпочтя не вмешиваться. Априки по-прежнему стояли неподвижно и смотрели друг на друга, добавляя раздражения. "Что мне теперь делать?" -- подумал ромей и замер сам, не найдя адекватного ответа. Поток времени не успел пронести и горсти песчинок, как незнакомая априка двинулась и посмотрела на изгнанника. Резкий взгляд из-под капюшона заставил юношу вздрогнуть.

– - Привет, Эксул!
– - сказала Анэ по-ромейски. Меццо-спорано звучало громко и торжественно.

– - Привет, Эксул, -- громкое эхо поддержало старейшую. Примус сначала опешил, затем крикнул:

– - Я Маниус!

Старейшая заглянула в сверкающие глаза изгнанника и продолжила:

– - Йоко молода. Ей, может быть, не трудно звать тебя Маниус, Примус или как ты там хочешь...

– - Это имя у меня с рождения!
– - не выдержал отверженный.

– - ...но я живу слишком долго, чтобы менять привычки, Эксул.