Лицо Ллойда страдальчески сморщилось. Вслед за ним почти готова была зарыдать Гленда. Беатрис ещё больше побледнела и не сводила с Маклахена ненавидящего взгляда прищуренных глаз.

– Не кричите на меня, пожалуйста, - внезапно севшим и ломким голосом почти прошептал Ллойд.
– Я не могу, когда на меня кричат.

– Тогда прижми свой тощий зад, ты, вошь бесполезная!
– заорал Маклахен.
– Сядь и прижми зад, пока я тебя не зашиб! Хотя, нет, постой, какого это я чёрта... Ты же должен подметать дорожку. Тебе было велено подмести дорожку. Ты это сделал?

Ллойд неуверенно опустился обратно на скамью. Беатрис обняла его, не сводя глаз с Маклахена.

– Нет, - растерянно проговорил милый.
– Я не... Я пошёл, а Беатрис... вот она... она сказала, что... А потом мы разговари...

– Ллойд!
– со слезами в глазах перебила его Беатрис.
– Ллойд, милый, не унижайся!

– Я просто... просто хочу объяснить господину Маклахену...
– попытался выговорить Ллойд, но комок в горле не давал ему это сделать.

До чего довёл его этот мерзавец!

– Так какого чёрта?!
– не переставал орать Маклахен.
– Какого дьявола тогда ты сидишь тут и лопочешь никому не нужную чушь, слюнтяй?! Мне взять кочергу, чтобы ты побежал работать?

– Нет. Нет!
– испуганно вскричал Ллойд, и Беатрис почувствовала как он дрожит, как что-то хрипит у него в груди, как ужас перед этим монстром затмевает его разум.

– Только посмейте хоть пальцем тронуть его!
– она поднялась, закрывая собой своего несчастного возлюбленного, делая шаг к Маклахену, с ненавистью глядя в побелевшие от ярости глаза этого морального урода.

– Да ты что-о-о?
– издевательски протянул хозяин.
– И что тогда будет?
– Он потянул носом воздух, принюхиваясь.
– Почему от тебя опять воняет? Почему, я тебя спрашиваю?! Я же тебе ясно сказал, что не хочу в своём отеле задыхаться от вони твоего дерьмового одеколона!
– И, повернувшись к Гленде: - А ты, немочь бледная, ты что здесь делаешь, а? Где ты должна быть, глиста в обмотках?

– Хам!
– вскричала Гленда, краснея от негодования. На глазах её выступили слёзы.

– Пшла! Пшла драить пол!
– не унимался Маклахен.
– И чтобы блестело всё! Через полчаса я проверю.

Девушка выскочила из чулана, яростно хлопнув дверью.

– Ну, а вам что, повторять нужно?
– повернулся хозяин к Беатрис.
– Бездельники! Лентяи чёртовы! Вы что, думаете, вы здесь на отдыхе? Чёрта с два! Мне не нужны прожорливые дармоеды вроде вас, я никого не собираюсь кормить за так. Проваливайте на большую землю, под китайские бомбы! Чего вы сюда явились? Пировать во время чумы?! Чёрта с два у вас это выйдет!

Любимый прижался к Беатрис, пряча лицо у неё на груди.

– Почему он кричит?
– простонал несчастный.
– Что ему надо от нас? Беатрис, скажи ему, чтобы он не кричал.

– Забирай своего сморчка и проваливайте отсюда оба!
– напирал хозяин.

– Ку... куда же мы пойдём?
– испугалась Беатрис. Мысль оказаться на пустом причале, перед лицом полной неопределённости, была ужасна.

– Рабо-отать!
– взревел Маклахен.
– Работать, чёртова кукла! Хоть последние свои дни проживите по-людски, а не как прожорливые вши!

И он вышел, так яростно хлопнув дверью, что казалось, большой двухэтажный дом не выдержит этого удара и сложится как карточный домик.

Лишь работа может сделать из глиста человека. Если сидеть, сложа руки и только рот разевать под жратву, то рано или поздно глотать станет нечего. А эти слизни городские сроду не знали, как даётся та булка, на которую они масло мажут. Вот и потрудитесь в поте лица своего, как господь бог завещал. Заработайте хлеб насущный. Хоть под конец вашей пустой жизни станьте людьми, а не бесполезными насекомыми.

Остановившись у своего любимого окна в коридоре, он дождался пока эти двое выйдут из чулана и отправятся работать. Попробовали бы они ослушаться! Не в том настроении был сейчас Пирс Маклахен, чтобы спускать этим блохам.

Усмехнулся, глядя, как вцепился этот придурок в руку девки и волочится за ней, будто телёнок за маткой.

А как она смотрела, девка! С какой ненавистью! Молодец. Но дура. Дура. Нашла же себе этого пришибленного сморчка... «Беатрис, скажи ему!» Х-х-ха! Курица безмозглая, как все бабы. Он уж думал, что есть в ней что-то, какой-то стержень. Ан нет — баба она и есть баба. Дура.