Затем мой взгляд упал на дневник Рафаэля. Он опять призывно лежал на столе. Я видел, как Рафаэль писал что-то в нем прошлым вечером. Он всегда в него что-то записывает, даже если это всего лишь несколько строк.

Дневник сам собой оказался в моих дрожащих руках, будто я так и нашел его – не на столе, а в своих ладонях. На обложке Рафаэль написал: « И вот, извольте, я – пуп всего прекрасного! Пишу эти стихи!»Это цитата из какой-то поэмы 8 , Рафаэль читал ее мне. Он и имя поэта мне называл, но я забыл. Рафаэль смеялся, читая эту поэму. «Он ироничен и искренен одновременно», - сказал он тогда про поэта. Рафаэль легко бы сошелся с мистером Гарсией. Они бы прекрасно поняли друг друга.

В Рафаэле живет так много слов. Порой ему, наверное, необходимо опустошить себя немного, избавившись от них. Сначала я хотел просто смотреть на его слова, ну, понимаете, так, словно они – картины на стене музея. Я не собирался их читать, но, конечно же, не удержался. Я знал, что читать чужой дневник – нехорошо. Мое сердце колотилось как ненормальное, но я не мог, просто не мог устоять. Я перевернул страницы до последней записи:

«Я только что закончил рисовать свой автопортрет. Я даже не знал, что хочу нарисовать себя, так просто случилось. Адам верит в то, что все случается не без причины. Может быть, он и прав. Проблема в том, что большинство из нас слишком ленится или боится задуматься обо всех тех причинах, которые приводят к тому, что что-то «случается». Не знаю, о чем я думал, начиная рисовать, когда вдруг осознал, что рисую лицо, и это лицо – мое. Может быть, в пятьдесят три года настало время нарисовать и себя. Мне не пришлось даже смотреться в зеркало. Сейчас, когда эта мысль пришла мне на ум, я понимаю, что никогда не любил смотреться в зеркало. Иногда невыносимо больно смотреть на себя, видеть, каким ты стал. Смотреть на «меня » . Видеть, каким «я » стал.

Я сел и попытался нарисовать себя по памяти, попытался вспомнить, каким я был и как выглядел. Странно, но руки и пальцы помнили это. Они взяли кисточку и краски, и вот уже мое лицо проявляется на белом листе акварельной бумаги.

Может быть, я пытался придумать себя заново или воссоздать. Может быть, я рисовал лишь еще один выдуманный персонаж – уж в этом-то я преуспел.

Вот что я себе сейчас говорю: «Это ты. Это ты – Рафаэль».

Я пытаюсь рассказать себе о себе. Я где-то потерял себя самого, и это очень печально. Потерять себя – печально и больно. Чертовски печально и чертовски больно. Это не то же самое, что потерять ключи от дома. Не то же самое, что потерять дорогие солнечные очки или единственный экземпляр самого потрясающего сценария, написанного тобой.

В последнее время я часто говорю сам с собой, и меня это не беспокоит. Я будто пытаюсь убедить самого себя в том, что существую. Пытаюсь услышать самого себя.

Пора мне уже услышать, наконец, свой собственный голос.

Иногда я вдруг начинаю смеяться.

Иногда вдруг начинаю плакать.

На вечерней встрече в пятницу я, сидя в глубине комнаты, заплакал. Я даже не стал задумываться о том, что вызвало у меня слезы. Я просто дал себе поплакать. Что здорово, так это то, что в комнате полной алкоголиков, никто не обратил на это внимания – тут никто не сдерживает эмоций. Слез тоже не сдерживают.

Так что моим первым автопортретом вышел плачущий я. Может, это и неплохое начало».

Мне хотелось сидеть и пить, глядя на картину Рафаэля. Вот что мне на самом деле хотелось. Я виновато огляделся – так делают люди, собирающиеся что-то украсть, и положил дневник на стол. Нужно перестать это делать. Нужно перестать.

Я начинаю понимать, что Адам подразумевает под зависимымповедением.

Я по-быстрому принял душ, обдумывая мысль, что тоже пытаюсь убедить себя в своем собственном существовании. Возможно ли это? Я не знаю, как это сделать. Может и Рафаэль этого не знает. Он сейчас как никогда печален. Я начинаю сомневаться, что ему становится лучше. Но он хотя бы пытается уцепиться за то, что у него осталось. Может, у него и получится, потому что он мастерски владеет словом. Он зарабатывает себе этим на жизнь. Слова – его инструмент. Мистер Гарсия говорил мне, что я тоже хорошо владею словом, вот только я ощущаю себя каким-то косноязычным и не умеющим внятно выражать свои мысли, а чтение дневника Рафаэля лишь усугубляет это ощущение.

К тому же слова не исцеляют нас. Что хорошего в словах Рафаэля? Что хорошего в словах Адама? Что хорошего вообще в чьих-либо словах? У меня все не выходят из головы слова Джоди: « Никто из нас не придет в норму». Может быть, Шарки потерял веру в слова? И разве можно его в этом винить?

По дороге в курительную яму я проходил мимо лабиринта и увидел, как в него направляется Рафаэль. Он шел медленно и размеренно. О чем, интересно, он думал? Я некоторое время наблюдал за ним, спрятавшись за деревьями. Наверное, мне не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел, что я за ним слежу. Глупо. Чего я спрятался? От кого я спрятался? Иногда я сам себе противен.

Краем глаза я заметил, что ко мне идет Адам, и попытался вести себя как ни в чем не бывало – помахал ему рукой.

Он помахал мне в ответ.

– Сегодня утром прибыл новый парень, - сказал он, остановившись рядом со мной.
– Так что у вас с Рафаэлем появится сосед.

– Ну здорово, - ответил я. Должно быть, Адаму что-то не понравилось в моем голосе, потому что он не продолжил путь, а спросил:

– Не скажешь, что означает это «ну здорово»?

Я передернул плечами.

– У тебя сегодня плохой день?