И хоть бы совсем не стало слов! Но нет, они все здесь, выстроились длинными шеренгами, словно в словаре, и у каждого свое значение, правда столь произвольно и причудливо изменившееся, что его не угадаешь. Значение их даже не противоположно тому, что они некогда означали, потому что в этом был бы какой-то порядок и разгадка, а сейчас это полнейший хаос и подлинная мука. Тьма и гололед. Я теряюсь. Не за что ухватиться, а надо идти дальше, как в лучшие времена, когда шагаешь в погожий день по верной дороге.

Когда я слышу, как иные люди, небольшого ума и шаткого вкуса, хвалят мои книги, меня охватывает настоящий страх. Я утешаю себя только тем, что это обыкновенная лесть. Поэтому долго еще после подобных разговоров вызываю в памяти голоса этих льстецов, ищу в них оттенок неискренности и при этом в ужасе спрашиваю себя: а что, если они и в самом деле думают и чувствуют так, как говорят?

А прошлой ночью произошло настоящее чудо. Слова одно за другим стали превращаться в людей, животных и окружающие меня предметы, каждое — в то, что до сих пор только означало. До недавних пор тише теней и мимолетнее ветра, слова вдруг замерли, приобрели плоть, вес и объем и все прочие свойства живых существ и знакомых предметов и заняли свои места в моей комнате. «Слово стало плотью». Да, это легко сказать, даже звучит неплохо, но никто не может себе представить, как это выглядит на самом деле. Я вдруг разбогател, причем так, как никогда, даже во сне, не мечтал и не желал. Завален богатствами. Надо бы мне владеть всем, а на самом деле все владеет мною. Тысячной доли этих богатств хватило бы на то, чтоб сбить меня с ног и засыпать, оборвать и удушить столь слабое и короткое дыхание, как у меня. Но налетают все новые и новые слова, падают и мгновенно превращаются в то, что они означали.

И когда я уже думал, что мне наступил конец, внезапно произошло новое чудо, еще более удивительное. В мгновение ока все вокруг, словно по волшебству, превратилось снова в слова, которые — в неслышном танце звуков, легче теней невидимых птиц — улетели далеко от меня, в тишину, в забвение, в небытие, туда, куда уходят слова, переставая быть таковыми, теряя свое значение и выходя из употребления.

А я остался один, вопрошая, кто я теперь и кем еще в этом бесконечном танце слов мне придется быть и что означать? Выдержу ли я?

Вокруг полная тишина, ни день, ни ночь, пустота, которой нет названия.

И все же я, автор исторических рассказов и романов, тесно связанный с минувшими временами, считаю, что люди слишком обращены к прошлому. Причины? Во-первых, большинство людей не обладает ни достаточной силой, ни настойчивостью, чтобы исследовать и увидеть будущее; во-вторых, современность вся в движении, противоречиях и переменах. И лишь прошлое, хотя бы внешне устоявшееся и неподвижное, позволяет нам в своих темных глубинах разместить большую часть своих желаний, взглядов, страстей и раскаяний. И мы по необходимости этим широко пользуемся. Однако я чувствую, что это нехорошо, неверно. Следовало бы тверже стоять на почве современности и чаще и смелее устремляться в будущее. Но это означало бы то же самое, что созидать нового человека, ибо будущее принадлежит ему.

Египет. Могилы. Имена фараонов и их изображения. Ничего не воспринимаю. Думаю о тысячах землекопов, каменщиков и простых рабочих, которые положили на это свои жизни, и знаю только одно: все, кто здесь умер, высох и исчез в раскаленной пустынной земле — не оставив ни следа, ни имени, посрамили фараонов и их суетное желание славы и бессмертия. В безмолвном грустном изумлении — целиком с ними и за них — я воздвигаю им в своей душе скромный, недолговечный памятник не из земли и не из камня, однако он будет существовать столько, сколько суждено прожить мне. Может быть, каким-нибудь годом больше: в этих строках. Ровно столько.

Еще о словах.

Слова выглядят «красноречивыми», пока они стоят одинокие, невинные и неиспользованные; если то или другое из них слабеет, то третье говорит за них обоих и даже гораздо больше. Слова составляют магический хоровод, по которому передается ритм целого; если одно из них вялое, неловкое или утомленное, его тянут остальные, так что отставание незаметно, и хоровод безошибочно следует дальше.

Труднее случай, когда словам нужно что-то сказать о самих себе и своей роли в повествовании. Тут они внезапно немеют, леденеют и лежат, как безжизненные камни, точно они никогда не говорили, не танцевали, не пели. Когда речь заходит о словах, слова молчат, хотя обо всех прочих людских вещах и делах они — иногда больше, иногда меньше — говорят. Даже и о молчании.

В литературе всех стран, устной или письменной, на всех языках мира в течение веков существует много историй, повестей и стихов, в которых люди жалуются на рабство, насилие, бедность, голод и нищету, а есть и такие, в которых, словно стремясь к компенсации, человек мечтает о мире, о свободе, справедливости, порядке и изобилии. Повсюду есть такие рассказы и стихи, но, когда бы их ни читали, ни слушали или ни размышляли о них, каждому кажется, что нигде они не были и не могли быть столь оправданы и столь убедительно выражены, как в стране, где он сам родился, и на языке, на котором он сам говорит и пишет.

Странный и особенный вид юмора, который часто можно встретить в Боснии и Герцеговине. Люди там шутят с серьезным неподвижным лицом. И шутки их настолько близки к вовсе не шуточной истине, что их трудно распознать и принять как шутки.

Аренцано. В устье прозрачной зеленой речки женщины стирают белье. Босые, волосы у них плотно повязаны белыми платками, они стоят на коленях, упираясь в песчаный берег и подняв лицо кверху, к проходящему поезду. У них вид смеющихся сфинксов.