Благодаря лечению чувствовала я себя хорошо, но только физически, так как угрызения совести от меня никуда не делись. Две широкие спины, маячившие в разной степени удаленности, но как назло, впереди (прям, сговорились), казалось всю дорогу выражали молчаливый укор. Одна спина, натянутая, напряженная, сообщала о своей обиде, напрасной надежде, она даже злилась на бедную Асю, изредка передергивая плечами. Другая, расслабленная, чуть сгорбленная, демонстрировала бездну разочарования, сочилась горечью и еще какой-то неопознанной мной эмоцией. Мне хотелось подъехать к этим разговорчивым спинам. Одну пощекотать, так чтобы она расслабилась, чтобы вновь стала беззаботной и по-детски порывистой. К другой хотелось прижать ладонь, где-то там между лопаток (где раскинулись крылья, увы, не способные поднять его ввысь), забрать себе хотя бы часть непомерного груза ответственности, который она взвалила на себя, забрать сомнения и неуверенность, запрятанную глубоко внутри. Да что там… Мне просто хотелось прильнуть к этой спине, задрать вверх мешающую одежду и прирасти к коже кожей, к душе душой. Но я ничего этого не сделала…, продолжала молча ехать и давиться стыдом, вязнувшим на зубах.

На привале, который Вал устроил у небольшого озерца на поляне, специально вырубленной для подобных стоянок еще несколько лет назад, я попыталась поговорить с Марко, но мне достался только рассерженный взгляд и, брошенное через зубы, «Отойди!».

Я понимала, что все это вполне заслуженно, но легче от этой мысли не становилось. Кажется, все окружающие (которые по идее должны были заниматься приготовлением пищи, проверкой повозок и прочими незатейливыми радостями отдыха, но реально исподтишка наблюдали за перипетиями наших отношений с Марко) заметили, как меня отшили. Положительных впечатлений, как вы понимаете, мне это не добавило.

На плечо легла тяжелая ладонь. Вал приобнял меня и увлек в сторону от любопытных ушей.

— Не торопись, дочка. Дай ему время, — лицо, покрытое сеткой глубоких морщинок и мудростью, прожитых лет, смотрело на меня с сочувствием. — Он в таком возрасте, когда каждое увлечение кажется самым сильным и непременно на всю жизнь. Идеалист и романтик, ребенок, который привык, что его просто не могут не любить. Ему трудно смириться с тем, что в жизни не все дается сразу и легко. Он усвоит этот урок, переживет его и пойдет дальше. Только не спеши, жди, когда он даст знак, что готов принять твой выбор.

— Если бы вы знали, какой виноватой я себя чувствую за то, что позволила себе такое поведение, — покаялась я.

— Да знаю я. Ты же, как раскрытая книга, вся наружу, на излом, — Вал по-отечески потрепал меня по щеке шершавой ладонью.

— Это что, настолько плохо?

— Это хорошо, потому что искренность — это то, что я больше всего ценю в друзьях. Это плохо, потому что ты все пропускаешь через сердце, а оно может не выдержать такого не бережного отношения. Раны рубцуются, рубцы черствеют. Мне бы не хотелось, чтобы ты зачерствела, Асиена. Учись отстраняться, не прогорать дотла каждый раз, и тогда тот свет, который привлекает в тебе, сохранится.

Мы вернулись на поляну, где Райн уже разложил на полотенце наш не хитрый обед. Мне под нос подвинули баночку с подозрительным содержимым, со словами:

— Я знаю, ты такое любишь.

Оглядела содержимое, понюхала, было похоже на йогурт. Рискнула попробовать. Ммм…, я и не представляла, как соскучилась по привычной, земной еде. Сливочный. Блаженно прикрыла глаза, смакуя каждую ложку. Удивительно, но на Лидии до этого момента, я не встречала ничего похожего на кисломолочную продукцию. Молоко было, сыр тоже, а вот этого не попадалось.

— Откуда это?

— Попросил у Гмырха, — сообщили мне, задумчиво изучая строение бутерброда. Я тоже поизучала. Ну, за компанию. Ничего особенного, хлеб, какая-то зелень, мясо. И странное смущение на лице.

— Просто взял и попросил? — решила я внести ясность.

— Да, взял и попросил.

— А раньше чего не просил?

— Просил, — изучение бутерброда продолжалось. — Раньше не было нужных ингредиентов.

— Так это… что ли специально для меня приготовили? — не удалось мне скрыть свое удивление. Райн бросил недоеденную еду на полотенце и поднялся, отряхивая брюки от упавших листьев.

— Ну, да… специально.

— Кухарка или сам Гмырх? — вы спросите чего я до мужика докопалась? А я вам отвечу. Если б не это его странное смущение, я бы об этом даже не задумалась. Но тут! Моя женская интуиция, если такая вообще существует в природе, буквально кричала, что дело тут не чисто. Маг молча собирал вещи в седельные сумки, все более усугубляя мои подозрения. — Так кто приготовил-то? Рааайн?

— Я приготовил! — гаркнул на меня учитель, так, что я даже подскочила от неожиданности. Мамочка дорогая! Для меня… впервые… любимый мужчина приготовил еду! А-ааа! Каких огромных усилий мне стоило не показать своих чувств, вы даже не представляете, но справилась.

Райн, после этой вспышки поспешил ретироваться к арсам, но далеко отойти не успел. Воздух рядом с деревом начал искажаться, образуя воронку, из которой вылетел небольшой предмет, внешне напоминавший кусок прозрачного стекла, и упал под ноги к магу. Кажется, Лесс решил напомнить о своем существовании. Учитель, наклонился за кристаллом и сжал его в свободной руке. Когда облачко всосалось в ладонь, я обратила внимание, как резко заострилось лицо Райна, нахмурились брови, а губы вытянулись тонкой нитью. Невольно его глаза метнулись ко мне и тут же сразу спрятались под прикрытыми веками, но я успела заметить мелькнувший в них страх. Страх за меня…