— А опоздаемъ, то такъ намъ и надо, барынька. — Ночуемъ вонъ тамъ, на травк, за вс наши глупости, отвчалъ Конуринъ со вздохомъ. — Дураковъ учить надо, охъ, какъ учить!

— Зачмъ-же на травк? Здсь есть гостинницы. Давеча мы видли вывски “готель”, отвчалъ Николай Ивановичъ.

— Нтъ, ужъ вы тамъ какъ хотите, а я на травк… Не намренъ я за два номера платить — я здсь, и въ Ницц. Что это въ самомъ дл, и семь шкуръ съ тебя сняли, да и за дв квартиры плати! Я на травк или вонъ на скамейк. Сама себя раба бьетъ за то, что худо жнетъ.

У захлопнувшейся двери стояли не одни они, тутъ была и другая публика. Глафира Семеновна суетилась и ко всмъ обращалась съ безсвязными вопросами въ род:

— Me команъ донъ?.. Ну, вулонъ сюръ ля гаръ… Ле дерніе тренъ… Ну, вулонъ партиръ а Нисъ, и вдругъ захлопываютъ двери! У е ли гаръ?

Ее успокоивали. Какой-то молодой человкъ, въ срой шляп, красномъ шарф и красныхъ перчаткахъ, старался ей втолковать по-французски, что они успютъ, что это захлопнули передъ ними двери подъемной машины, машина сейчасъ поднимется на верхъ и ихъ впустятъ въ дверь, но впопыхахъ она его не понимала.

Двери подъемной машины наконецъ распахнулись. Глафира Семеновна схватила мужа за руку и со словами: “скорй, скорй” втащила его въ подъемный вагонъ. Вскочилъ за ними и Конуринъ. Вагонъ быстро наполнился и сталъ опускаться.

— Боже мой! Это асансеръ! Это подъемная машина! — воскликнула Глафира Семеновна. — Мы не туда попали.

— Стой! Стой! — кричалъ Николай Ивановичъ служащему при машин въ фуражк съ галуномъ, схвативъ его за руку. — Намъ на поздъ. Гаръ… Гаръ… Трень…

Но машина не останавливалась.

— Фу, ты пропасть! Куда-же это насъ опускаютъ! Не надо намъ… Никуда не надо. Мы въ Нисъ, въ Ниццу… Глаша! Да переведи-же ты этому лшему, что намъ въ Ниццу надо.

— Что ужъ тутъ переводить, коли въ преисподнюю куда-то спустились! Изволь потомъ выбираться оттуда.

— А все ты!.. упрекнула мужа Глафира Семеновна.

— Ну, вотъ еще! Чмъ-же я-то?..

— Да вдь ты меня за руку втащила. Не разспросивши хорошенько — куда, и вдругъ тащишь! Иванъ Кондратьичъ, что тутъ длать? Намъ въ Ниццу, на поздъ, а насъ въ преисподнюю спускаютъ.

Конуринъ сидлъ потупившись.

— Мало еще по грхамъ нашимъ, мало! — отвчалъ онъ со вздохомъ.

Служащій при подъемной машин между тмъ совалъ имъ билеты и требовалъ по полуфранку за проздъ.

— Какъ? Еще за проздъ? Силой не вдь куда спускаете, да еще за проздъ вамъ подай? — воскликнулъ раздраженно Николай Ивановичъ. — Ни копйки не получишь.

— Mais, monsieur… началъ было служащій при машин.

— Прочь, прочь! Не распространяй руки, а то вдь я по свойски! Намъ въ Ниццу, а вы насъ къ чорту на рога тащите. Мерси… ни гроша…

Машина остановилась. Двери распахнулись. Глафира Семеновна выглянула и заговорила.

— Отдай, Николай Иванычъ, отдай… Мы правильно попали… Насъ къ самой желзной дорог спустили… Вотъ рельсы… Вотъ станція, вотъ и касса билетная. Отдай!

— Чмъ я отдамъ, ежели я до послдняго четвертака проигрался? Отдавай ужъ ты.

Глафира Семеновна сунула служащему при подъемной машин двухфранковую монету и побжала къ касс за билетами на поздъ. Поздъ уже свистлъ и подходилъ къ станціи. Какъ огненные глаза виднлись его два буферные фонаря.

— Кто-жъ ихъ зналъ, что здсь, чтобъ попасть на поздъ, нужно еще на подъемной машин спуститься! ворчалъ Николай Ивановичъ.

Черезъ дв-три минуты они сидли въ позд.

ХXVIІІ

Поздъ шелъ медленно, поминутно останавливаясь на всевозможныхъ маленькихъ станціяхъ и полустанкахъ. Въ купэ вагона, гд сидли Ивановы и Конуринъ, помщался и тотъ молодой человкъ съ запонками въ блюдечко и необычайно широкихъ брюкахъ, котораго они видли у игорнаго стола. Онъ сидлъ въ уголк и дремалъ, снявъ съ головы шляпу. Визитка его была распахнута и на жилет его виднлась золотая цпь съ кучей дорогихъ брелоковъ. Тотъ конецъ цпи, гд прикрпляются на карабин часы, выбился изъ жилетнаго кармана и болтался безъ часовъ. Это обстоятельство не уклонилось отъ наблюденія Глафиры Семеновны и она тотчасъ-же шепнула сидвшему рядомъ съ ней насупившемуся мужу:

— Посмотри, молодой-то человкъ даже часы проигралъ — и то не злится, и не дуется, а ты рвешь и мечешь. Видишь, цпь безъ часовъ болтается.

— Мало-ли дураковъ есть! отвчалъ тотъ. — Неужто ты хотла-бы, чтобъ и мы перезаложили вс свои вещи въ игорномъ вертеп?

— Я не къ этому говорю, а къ тому, что вдь игра перемнчива. Сегодня проигралъ, а завтра выигралъ. Нельзя-же съ перваго раза выигрыша ждать.

— Такъ ты хочешь, чтобы я отыгрывался завтра? Нтъ, матушка, не дождешься. Былъ дуракомъ, соблазнила ты меня, а ужъ больше не соблазнишь, довольно. Вдь мы съ тобой въ два-то дня шестьсотъ франковъ проухали. Достаточно. Плюю я на эту Ниццу и завтра-же демъ изъ нея вонъ.