— Въ Петербург бывала, русскія слова знаетъ! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Наврное артистка какая-нибудь. Итальянка? спросилъ онъ красавицу.

— Oui, monsieur…

— Артистъ? Артистка?

Красавица кивнула головой.

— Глаша! Полно теб дуться-то! Неловко. Видишь, она какая любезная… Спроси-ка ты лучше ее насчетъ папы и папскаго дворца. Можетъ быть намъ наврали, что папу нельзя видть, обратился Николай Ивановичъ къ жен.

— Отстань, послышался отвтъ.

Красавица между тмъ уже прямо спросила Глафиру Семеновну, говоритъ-ли та по французски.

— Нонъ, угрюмо отрзала Глафира Семеновна, отрицательно покачавъ головой.

Красавица выразила сожалніе и продолжала бормотать, относясь ужъ къ мужчинамъ.

— Переведи хоть немножко, что она такое говоритъ, упрашивалъ жену Николай Ивановичъ.

— Ахъ, какой несносный! воскликнула Глафира Семеновна и отвчала:- Въ душу влзаетъ, хвалитъ русскихъ, говоритъ, что очень любитъ ихъ.

— Ну, вотъ видите. Насъ хвалятъ, а мы безъ всякаго сочувствія, сказалъ Конуринъ. — Вивъ тальянка! воскликнулъ онъ вдругъ и ползъ къ красавиц черезъ столъ чокаться стаканомъ краснаго вина.

Та, въ свою очередь, протянула свой стаканъ.

— Шампанскаго бутылочку спросить, что-ли? — прибавилъ Конуринъ, обращаясь къ Николаю Ивановичу:- а то не ловко съ дамой краснымъ виномъ чокаться. Растопимъ бутылку. Куда ни шло! Гарсонъ! — Шампань! — крикнулъ онъ вдругъ слуг, не дождавшись отвта.

— Иванъ Кондратъичъ, я положительно обо всемъ этомъ вашей жен отпишу, — сказала Конурину Глафира Семеновна.

— Объ чемъ? Что я шампанское-то спрашиваю? Ахъ, Боже мой! Да отписывайте! Что тутъ такого? Не сквалыжничать похали, а мамонъ набивать, и жена это знаетъ.

Лакей совалъ Конурину карту винъ и спрашивалъ, какого шампанскаго подать. Конуринъ передалъ карту Николаю Ивановичу и просилъ его выбрать. Тотъ, косясь на жену, отпихивалъ отъ себя карту.

— Да чего ты жены-то боишься! — упрекнулъ его Конуринъ. — Мы изъ-за ея наущенія пять — шесть ящиковъ шампанскаго въ рулетку проиграли, а тутъ ужъ безъ ея разршенія не смй и бутылки одной выпить по своему желанію! Шампань… шампань… тыкалъ онъ передъ слугой пальцемъ въ карту.

Тотъ пожималъ плечами и тоже тыкалъ въ карту, поименовывая названія шампанскаго.

— Асти… Асти… — подсказала красавица.

— Ну, давай, гарсонъ, Асти, давай вонъ, что барыня требуетъ.

Лакей побжалъ исполнять требуемое. Глафира Семеновна съ шумомъ отодвинула отъ себя стулъ и поднялась изъ-за стола.

— Я не хочу больше обдать. Я въ номеръ къ себ пойду… — сказала она раздраженно. — Можете пьянствовать одни съ вертячкой.

— Матушка, голубушка, да какое-же это пьянство! — старался убдить ее мужъ.

— Ну, ладно. Я теб покажу потомъ!

Николай Ивановичъ сидлъ молча, уткнувшись въ тарелку.

— Ты не пойдешь наверхъ въ номеръ? — обратилась она къ нему.

— Глафира Семеновна, пойми ты, я сть хочу.

Глафира Семеновна, закусивъ губы, вышла изъ столовой.

— Чего это она? Ревнуетъ тебя, что-ли? спросилъ Конуринъ Николая Ивановича.

— Не понимаю… пожалъ тотъ плечами. — Нервы у ней, что-ли! Не можетъ видть хорошенькихъ женщинъ. Какъ заговоритъ со мной какая-нибудь хорошенькая бабенка — сейчасъ скандалъ. А между тмъ сама такъ какъ кокетничаетъ съ мужчинами! Вотъ хоть-бы тогда въ Ницц, при игр въ лошадки, съ этимъ лакеемъ, котораго ей почему-то вздумалось принять за графа. Нервы…

— Много воли даешь — оттого и нервы. Вотъ какъ я своей баб въ Петербург потачки не даю, такъ у ней и нервовъ нтъ, наставительно замтилъ Конуринъ.

Красавица между тмъ, видя отсутствіе Глафиры Семеновны, спрашивала ихъ съ хитрой улыбкой:

— Madame est malade?

— Малядъ, малядъ… разводилъ руками Николай Ивановичъ. — Захворала… Мигрень… Ля тетъ… указывалъ онъ наголову. — Нервы эти самые… Компренэ? Ля фамъ всегда нервъ…

— Oui, oui, monsieur… Je sais… кивнула ему красавица, насмшливо подмигнувъ.- Jl n’у а rien `a faire… пожала она плечами.

— Ничего не подлаешь, мадамъ, коли баба закапризничаетъ, говорилъ Конуринъ. — Закусила удила и убжала. Вотъ и лекарства не дождалась отъ нервовъ, хлопнулъ онъ по бутылк шипучаго итальянскаго Асти, поданнаго ему слугой. — Ну, да мы и безъ нея выпьемъ… Пожалуйте-ка вашъ стакашекъ… показывалъ онъ жестами.

Красавица протянула ему свой стаканъ. Конуринъ налилъ ей, налилъ себ и проговорилъ:

— За вашу распрекрасную красоту и ловкость. Кушайте…

Протянулъ и Николай Ивановичъ свой стаканъ къ красавиц. Выпили.