– И как же вы выкрутитесь, мистер Поттер? Очень интересно послушать. Можно сказать, поучительно. Вы насмотрелись маггловских боевиков?

Я открываю глаза, хотя после темноты смотреть очень больно, особенно смотреть на него. Он садится напротив нас в резное кресло, папа говорил, что такие у магглов называются «в стиле Ренессанс». Черт, вот ерунда в голову лезет! Я смотрю на исчадье ада перед нами во все глаза, я не понимаю, почему нет рогов, хвоста, красных глаз и прочей атрибутики. Нет, просто белая рубашка, расстегнутая у ворота, черные брюки, черная распахнутая жилетка. И эта мразь улыбается! Улыбается, глядя на нас, распластанных у стены, на бледную Гермиону, на Рона, который от переизбытка чувств только открывает и закрывает рот, и на меня - так, как он смотрит всегда - будто меня нет.

Проходит несколько секунд - и внезапно мы трое оказываемся очень красноречивы.

Глядя в эту спокойную рожу, в его холодные глаза, мы пытаемся сказать все и сразу, крича одновременно и вразнобой, не слыша и перебивая друг друга.

– Ты, ты предал всех, кто тебе доверял, жалкий ублюдок, убийца, а теперь тебе понадобились еще и мы? Конечно, твой хозяин щедро наградит тебя, правда? Что, позволит полизать свой зад? Хотя, думаю, это удовольствие ты и так имеешь нередко. Или, может быть, это он имеет всех вас?

Я не соображаю, что говорю, но мне так хочется это сказать! Да, и еще много, много чего. И не только мне. Тему подхватывает Рон:

– Гребанный мудак! Засунь свой длинный нос поглубже ему в задницу, уверен, вонища тебе по вкусу!

– Лживая гадюка! Что ж ты сидишь здесь? Иди, ползай и ног своего Лорда, может быть, тебе перепадет падаль полакомей!

Мы звереем от ярости, а этот гад спокойно смотрит на нас, изучает, сидя в кресле напротив, закинув ногу на ногу и скрестив руки. Только что не улыбается.

– Да Вы настоящий палач, господин директор! Вы и Ваш хозяин не брезгуете воевать с такими детьми, как мы!

Молодец, Гермиона, вежлива, как всегда. Не забывает называть этого садиста на «Вы». А вот мы с Роном не стесняемся.

– Что, небось мы не первые в твоем подвале? Чтоб ты сам тут сгнил, мерзкий ублюдок!

– Сальноволосый мерзавец, садист, да на тебя ни одна баба не позарится. Что, приходится вот так с малолетками развлекаться?

Рон прямолинеен, но это такой кайф, оскорблять этого ненавистного человека в лицо. И будь, что будет.

– Лучше б сдох ты и тысячи таких, как ты, чем мои родители! Из-за таких вот выродков каждый день гибнут достойные люди, ты их мизинца не стоишь, жалкая крыса!

– Да твои родители перевернулись бы в гробу, Снейп, их бы червями вытошнило, если б они тебя сейчас видели!

Я не знаю, сколько мы так орем, но через некоторое время наш нехитрый набор оскорблений начинает иссякать. И вскоре мы как-то затихаем, тяжело дыша и пыхтя, а Снейп сидит все в той же позе, только чуть склонил голову на бок и рассматривает нас, как редких насекомых. Вероятно мы, пришпиленные цепями к стене, напоминаем ему коллекцию бабочек. И в этой тишине раздается звенящий от слез голос Гермионы:

– Вы же учитель, как Вы можете?

Снейп начинает смеяться. Он просто ржет нам в лицо, грубо, дико, до слез. Мне становится неуютно. Наверное, он маньяк, думаю я, он не отдаст нас Темному Лорду, он нас сам здесь в подвальчике на кусочки порежет. И скормит. Крысам.

Отсмеявшись, он говорит Гермионе каким-то даже просветленным голосом:

– Вы меня так порадовали, мисс Грейнджер. Честно, давно так не смеялся.

И тут он встает и медленно направляется к нам с Роном. Он уже в двух шагах от меня и от него, и мне отчего-то страшно поднять на него глаза, но я не могу не смотреть. Я же герой, помирать - так с музыкой, так что не сметь отводить взгляд!

– А юношей, я вижу, очень интересует проблема однополых связей среди Упивающихся. Если это у вас навязчивая идея, могу предоставить исчерпывающую информацию.

Мы с Роном, не сговариваясь, густо краснеем. Думаю, этот одной информацией не ограничится, дойдет и до наглядной демонстрации. Тем более, мы тут так аппетитно у стеночки пришпилены…

Ужас нашего положения доходит до меня какими-то фрагментами, потому что я боюсь, что стоит мне только подумать, и все безумие нашей затеи, наконец, достучится до моих куцых мозгов в полной мере. И кто во всем этом виноват. И что с нами, тремя безмозглыми подростками, может сделать всего один взрослый маг, даже не Волдеморт.

Его глаза вообще ничего не выражают - ни ярости, ни удовольствия -ничего. И голос такой же бесцветный, каким он произносил Круцио, бросая нас в грязь.

– Вы немало усилий приложили, чтобы оскорбить меня. Не могу сказать, что я впечатлен вашим представлением, но спускать вам это я не намерен.

И он без всяких предисловий бьет Рона в лицо наотмашь, а затем молниеносно поворачивается ко мне, и я получаю хлесткий удар по губам тыльной стороной его длиннопалой ладони, конечно, там же ребристый крупный камень в его перстне. Так что из моей рассеченной губы липко и тепло начинает капать кровь. Бьет по губам, наверное, очки разбить не хочет! Меня никто никогда не бил - ни отец, ни, тем более, мама. Что бы я ни сделал. И этот выродок не смеет поднимать на меня руку! Ни на меня, ни на Рона.