Ответ приводит меня в смятение.

Они очень удивлены, но сами тоже не видели Рона уже давно. Оказывается, он помог им с открытием магазина, и на этом всё. От предложения возглавить французский филиал категорически отказался, хотя сперва был как будто не против. Они пробовали уговаривать, им бы действительно не помешал свой человек, чем брать кого-то со стороны, но Рон объявил, что уже нашёл другую работу. Так что они его с тех пор не видели. Правда, Рон просил пока не рассказывать, что он у них не работает, поэтому они молчали. Но раз тебе, Гарри, очень нужно…

Мне нужно, причём после всего, что я узнал из этих писем, ещё как нужно.

Потому что я понимаю, насколько меня беспокоит то, что творится с Роном. Вот что же он вляпался? Рон, что с тобой происходит?

* * *

Конец мая выдаётся сложным. Северус появляется дома не слишком часто, потому что в Хогвартсе полным ходом идёт подготовка к экзаменам. А когда он всё-таки приходит, уставший, раздражённый, бледный - меня или нет в Лондоне, или же я оказываюсь уставшим не менее, чем он, потому что тоже готовлюсь к экзаменам. Но всё-таки самое основное - это мои постоянные отъезды в составе команды за пределы Лондона.

Сегодня мне так тяжело, как никогда ещё не было. Нам объявили, что через неделю мы уезжаем на месяц, как и планировалось ранее. Тянуть мне дальше уже некуда, и без того долго скрывал это от Северуса.

А он так раздражён, что я не знаю, как к нему с этим подступиться. Весь вечер я молчу и маюсь, маюсь и молчу. Под конец он даже спрашивает, в чём дело, и не попал ли в меня на тренировке бладжер и не повредил ли он мои мозги, настолько я молчалив и загадочен. В ответ отрицательно качаю головой. И упускаю хорошую возможность начать разговор. И ругаю себя за это последними словами.

Ночью я так завожусь и так настойчиво прошу его трахать меня сильнее, что он, наверное, снова думает о моей голове и бладжере. А меня словно подталкивает какой-то бес, я как-то особенно жадно принимаю его ласки и испытываю острое удовольствие, смешанное с горечью, потому что наступит утро, когда я ему всё расскажу, и я не уверен, что он меня простит. Я слишком долго боялся сказать ему правду. И сейчас, пока я ещё ничего ему не рассказал, я хочу как можно более полно чувствовать его во мне. Словно этим можно надышаться впрок.

Когда я ощущаю привычную уже предутреннюю его ласку - наш неизменный ритуал - я на мгновение думаю, что, может, подождать до завтра со всякими неприятными признаниями, но тут же себя одёргиваю. Глубоко вздыхаю и говорю:

– Северус, подожди. Мне нужно тебе что-то сказать.

Он сразу же просыпается окончательно, садится на кровати и внимательно смотрит мне в глаза.

Я делаю ещё один глубокий вдох. И рассказываю всё, как есть. И хотя по мере моего рассказа он становится всё мрачнее, я вдруг ощущаю, что мне легче. Слишком долго этот камень давил мне на плечи.

Конечно, между нами происходит ссора, я и не ожидал, что новость будет воспринята как-то по-иному. Конечно, в ответ я не молчу, а выдвигаю заранее придуманные аргументы. Конечно, эти аргументы для него ничто. Значение имеет лишь тот факт, что я уезжаю надолго. И все мои слова о том, что эти поездки, в общем-то, тоже моя жизнь, попадают куда угодно, только не в цель.

В конце-концов я заявляю, что таких упрямых и ограниченных людей ещё поискать, удовлетворённо смотрю, как он багровеет от моей наглости, соскакиваю с кровати и, громко топая, удаляюсь принимать душ.

В душе я нахожусь намеренно долго, в порыве мелкой мстительности, потому что знаю - ему сегодня нельзя опаздывать в Хогвартс. От этого мне легчает, и обратно я выхожу практически успокоившимся. Не гляжу на Северуса, а иду прямо на кухню и начинаю варить себе кофе.

Он входит почти следом за мной. Сперва стоит на пороге и молчит, наблюдая за моими движениями. Затем подходит ко мне и спрашивает:

– Ну как, остыл?

Ха, и это мне говорит он! Не я начинал ссору, но этот невозможный человек всё выворачивает наизнанку.

Я молчу, но когда он осторожно берёт мои руки в свои, я не вырываюсь. А потом он притягивает меня к себе и тихо шепчет:

– Прости. Я погорячился. Ты прав, это действительно важно для тебя

И я не знаю, что и сказать, таким он со мной ещё не был, я не припомню, чтобы он просил прощения за что-либо. Это удар поддых, запрещённый приём. Я не могу его оттолкнуть.

Он обхватывает моё лицо ладонями и мягко целует меня в губы. И я уже сам не понимаю, что делаю, потому что открываюсь навстречу ему и целую в ответ.