Приезжает наш больной домой и идет на больничный. Потому что мы не сумели сделать все, от нас зависящее. Признаемся, положа руку на сердце, мы забываем о сопутствующих заболеваниях, по самому пустяковому поводу требуем консультации специалистов, хотя сами обязаны уметь лечить гастриты, ячмени и тому подобное, И еще. Разве хоть кто-нибудь из врачей продумал для больных пожилого возраста рацион питания? Никто! Мы забываем, что больного нужно лечить не в рассрочку, а в кредит. Я не скажу, что все, но хроники — это наши с вами просчеты. Это на нашей врачебной совести.

— Все это пустые бездоказательные фразы, — прервал Анну Мазуревич.

Спаковская молчала.

— Вам нужны доказательства? Извольте. Ангонесян, прошлогодний больной Таисьи Филимоновны (нынче он поступил ко мне). В его прошлогодней санаторной книжке записано — выписался с улучшением. Это ложь! Он выписался с ухудшением. Это увидит мало-мальски знающий врач — пусть только взглянет на анализы прошлогоднего обследования.

— Откуда у вас данные? — спросил Николаенко.

— А прошлогодние истории болезни сохраняются, — за Анну пояснила Мария Николаевна.

— Человек три месяца температурил, — возбужденно произнесла Анна, — а эта… Таисья Филимоновна не потрудилась сделать даже пункции. Сейчас мы с Марией Николаевной начали откачивать жидкость. Вероятно, потребуется полгода на лечение. Что это: медицинская неграмотность или равнодушие? Еще нужен пример? Таисья Филимоновна больному Слесаренко отменила лечение антибактериальными препаратами на том основании, что он жалуется на печень. Отменила, не сделав вовремя даже необходимых исследований К сожалению, когда выяснилось, что давать антибиотики можно, ему оставалось до конца срока лечения всего две недели.

— Ну и дела! — возмутился Макар Герасимович.

— Вы об этих фактах поставили в известность главврача санатория? — спросил Николаенко.

— Да. Сразу же, как узнала, — на пятиминутке. Но вы, Маргарита Казимировна, взяли тогда ее под защиту, дескать, просчеты у каждого бывают. То, что она бездарность, что она равнодушна к больному, мне давно ясно. А вот что вы, Маргарита Казимировна, равнодушны к больным, мне стало ясно только теперь. И никакая ландшафтотерапия этого не заслонит.

— Товарищ Буранова, вот мы внимательно слушали вашу, такую… я бы сказал, прокурорскую речь. — Мазуревич оглянулся на Николаенко. — Лично я не понял, чего вы хотите? Отменить ландшафтотерапию? — Он засмеялся, но посмотрев на Спаковскую, сразу же замолчал, нахмурился.

Она сказала:

— Анна Георгиевна, я с вами согласна: Таисья Филимоновна — плохой врач. Я не покрываю ее недостатки. Я ее предупредила: замечу подобное — ей у нас не работать. Но, действительно, нельзя же обобщать, говорить, что у нас в санатории равнодушны, к больным, видеть во всем штамп — это, это уж слишком. Нельзя же на том основании, что у Канецкого была другая точка зрения, утверждать, что мы… я равнодушна к больным. Наши консультанты пользуются большим доверием и уважением. Тут уж просто кощунство говорить о штампе.

«Не может быть, чтобы она не понимала», — подумала Анна, и сказала:

— Я настаиваю: вопрос о работе консультантов весьма серьезный, и мы не имеем права от него отмахиваться. Утверждаю: Канецкий живет старым багажом. Он не только физически, а мыслью одряхлел. Это знают все. Соблюдается форма: ни врачам, ни больным от подобного рода консультаций — толку нет. Я не помню ни единой расширенной консультации, на которой разбор состояния больного мог бы стать школой для молодых врачей. Для чего же он нам? Для страховки, чтобы можно было в случае чего сослаться на его авторитет?

— А наш невропатолог? — спросила Мария Николаевна. — Сплошной штамп: всем подряд одно и то же назначение: хлористый кальций с бромом, плюс адонизид и кодеин. Если у нас на пятницу назначено на консультацию восемь больных, то в четверг старшая сестра заказывает для семерых микстуру-панацею. Ведь так, Дора Порфирьевна?

— Так! Пять лет подряд так! — Поймав негодующий взгляд Спаковской, Дора Порфирьевна прикусила язык.

— Не понимаю, — Мазуревич развел руками, — значит, вы предлагаете сменить консультантов?

— Я предлагаю: пусть партбюро подготовит открытое партийное собрание. И на этом собрании дать бой равнодушию, штампу, поговорить о врачебной этике в самом глубоком и широком понимании…

Мазуревич предложил: «Вопрос о собрании обсудить в рабочем порядке».

Вечером за чаем Григорий Наумович, выслушав Анну, сказал:

— Интересно, как поведет себя Спаковская?

Спаковская держалась хорошо, словно ничего между ними не произошло. Иногда Анна ловила на себе ее взгляд: не то любопытный, не то сочувствующий.