в него влюблены. Понимаете, такое излучение от него шло – вот

гениальный человек, не только гениальный композитор,

блестящий пианист, умница, остроумный – он светился.

Женщины в него влюблялись. Но, вы знаете, ни одна себя не

объявляла его невестой, а она объявила это. Ну, видимо, она

вообразила себя его невестой, а тут он женился на другой

женщине. И я понимаю, что у неё возникло такое отношение.

Кстати, в этой статье она пишет: «Вот Рихтер меня

предупреждал, что он на меня донесёт». Я сразу этому не могла

поверить – тут она клевещет не только на Локшина, но уже

клевещет на Рихтера. Рихтер с ним учился вместе, и он не мог не

знать, что Локшина лишили диплома, не дали ему диплом,

потому что он написал Четырёхчастную симфонию на слова

Бодлера «Цветы зла» и, значит, опять стихи показались комиссии

недостаточно утверждающими советский строй. Но как могли

лишить диплома доносчика, работника такого учреждения?..

И я помню, как… Вот это был период в 48 году или в 49 году.

Летом Александр Лазаревич получил путёвку в Союзе

композиторов в Сортавалу, и он поехал туда с Мишей

Мееровичем. И там была Мария Вениаминовна Юдина. Он мне

писал оттуда тоже письма и писал вот, что он познакомился с

Марией Вениаминовной – «замечательный музыкант и мы с ней

очень много времени проводим, мы с ней играем в четыре руки».

И когда вот они вернулись после Сортавалы, Мария

Вениаминовна хотела устроить [безработного] Александра

Лазаревича в институт Гнесиных. Вы знаете, в институте

Гнесиных много хороших педагогов, но я сама лично знаю

нескольких на теоретическом факультете таких бездарей, что они

не только ничему не могут научить – они могут только испортить

человека, отвратить его от музыки. Так вот таких они и держали,

а Локшина они не взяли. Потом он устраивался – было место

главного музыкального редактора на ЦСДФ*. Это я уже знаю, потому что там я потом работала. И он пошёл туда устраиваться,

и его опять не взяли – такого музыканта, такого знатока оркестра,

такого эрудита и такого человека... Он же должен [был бы]

принимать музыку композиторов, которые писали музыку для

фильмов. И его не взяли. Тогда он сказал об этом своему соседу –

Коле Губарькову: «Ты знаешь, вот там есть место». И Коля

пошёл, и его взяли. То есть Николай Иванович Губарьков – это

милый человек был, но он был композитор, который писал для

баяна. Так что по эрудиции невозможно сравнивать.

Вы знаете, мы никогда на эту тему не разговаривали. Он никогда

мне это не говорил. Вы понимаете? А я не могла ему сказать

ничего, что о нём говорят. Я ему ни разу это не говорила. Ну как

я скажу? Ну я же знаю. Он же ненавидел этот порядок, как он мог

там служить им и как я ему скажу, что про тебя говорят. Мало ли

что про кого говорят. Понимаете? И вообще такая у него

* Центральная студия документальных фильмов.

трагическая судьба – это же невозможно. Вот, казалось бы,

настала перестройка, вот должны исполнять его музыку и вот тут

Вера Прохорова. Я не в состоянии этого понять. И то, что она

объявила себя невестой [Локшина], это говорила всем также её

тётка Милица Сергеевна. Я надеюсь, что есть люди, которые ещё

живы и которые могут это подтвердить. Вот мне одна просто

сказала тоже: «Милица Сергеевна сказала, что вот Верочка была

невестой Локшина, а он её предал».

Вы смотрите, раз вызывали как свидетелей мать и сёстру

[Локшина] – ну как это может быть, что человек работает у них

стукачом. Они вызывают членов его семьи – это же бред просто,

это же абсолютно невозможно. Уже одно это доказывает, что

этого не могло быть. Понимаете, вот что бы я ни сказала

[раньше], одного этого достаточно, чтобы от этой мысли отойти

и забыть. Ну, мало ли, что говорит женщина, которая была в него

влюблена, и которая наверное [на что-то] рассчитывала, раз она