Шрифт:
— И много у Цапа приближенных? — спросил Бяка.
— Пятеро, — вздохнул Э-э-э. — Они день-деньской у цветочного луга, за каштановой рощей, в шишки-камешки режутся.
— Понятно, — сказал Бяка. — Давайте-ка спать, завтра будет трудный день. Мы с Сяпой хотим посмотреть поближе на ваших длиннохвостых.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
Благородные слёзы
В Большой Тени стало небезопасно.
Топошлеп и быстротой.
Жми слезу!
Где муха?
Дубрава, бор, ельник и лиственные рощи Большой Тени с трех сторон были защищены рекой, делающей в этом месте полупетлю, а с четвертой — холмом Лошадиная Голова. В Большой Тени уживались разнообразные сообщества зверей, птиц, насекомых и земноводных. Много сотен лет в гармонии со всем живым соседствовали и кыши.
Пять лет назад в Большой Тени родился кышонок Бяка. Однажды, уйдя далеко от дома, он заблудился и прилег отдохнуть на полянке. Его схватила пустельга и отнесла к себе в гнездо, птенцам на забаву. Гнездо находилось на уступе каменного утеса, на другом берегу Лапушки. Бяка совершил дерзкий побег из гнезда, кинувшись в реку вниз головой. Малыш прошел лесной чащей и вернулся домой. После этого приключения кыш очень изменился, стал осторожнее и хитрее. Он облазил Большую Тень вдоль и поперек и мог ориентироваться в лесу с закрытыми глазами. Спустя пять долгих лет уже взрослый кыш вернулся на родину. Он шел по лесу, смотрел направо, налево, и все ему было здесь знакомо. Только вот странная общая настороженность повисла в воздухе. То здесь, то там Бяка подмечал насупленные, заплаканные или сердитые мордочки. Кыши ходили тихо, боком, не глядя друг на друга.
От этой безрадостной картины даже у Светляка стало тревожно на душе. Миновав осиновую рощу, где уже начиналось кышье поселение, путники вышли к небольшому пруду и двинулись вдоль берега.
— Знаешь, Бяка, — подал голос Сяпа, — если бы не мое ВЕЛИКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ, то по своей воле я никогда бы сюда не явился. Мне кажется, будто у местных кышей сильное расстройство желудка. Будто у всех живот схватило. Может, Шурша не случайно спрашивал про болиголов? Может, их отравили? Эти… с хвостами…
— Даже если у них болят животы, то головы должны быть в порядке, — рассудил Бяка. — Это же не Маленькая Тень, а Большая! Здесь без головы никак. Здесь очень строгие Законы леса! И потом, нам, может, просто показалось, что они сердитые, а на самом деле — деловые?
— Нет, Бяка. Э-э-э был прав. Похоже, новые Старейшины тут всех перессорили. В Большой Тени стало небезопасно, — забеспокоился Сяпа. Страх опять вернулся к маленькому трусишке. Он стал пугливо озираться и все крепче прижимал к себе барабан.
На одной из лесных троп путешественники нос к носу столкнулись с пузатым кышем, несшим на спине огромную охапку перьев дикого лука. Луковый сок щипал ему глаза, и толстяк то и дело вытирал их не слишком свежим носовым платком.
— Эй, кыш, помощь не нужна? — улыбнулся ему Бяка.
Незнакомец сердито глянул на Бяку красными, заплаканными глазками и хмуро спросил:
— Грабить будешь?
— Что? — не понял Бяка. — Я просто помочь хотел…
— Что значит «помочь»? — огрызнулся пузан. — Половину оттяпать хочешь?
— Нужен мне твой дикий лук! От него слезы одни! — обиделся Большой Кыш.
— Конечно слезы! Что же еще? У меня сегодня гости, надо же кышей чем-то развлекать, — нехотя пояснил хмурый незнакомец.
— Ничего себе развлечение! — удивился Сяпа.
— Мы — интеллигентные кыши, а не зубоскалы какие-нибудь. Слезы облагораживают. Плач — возвышенное, достойное занятие. От него растет хвост. За длинный хвост можно получить большой чин, — заученно пробубнил незнакомец.
— Слушай, Бяка, — шепнул Сяпа, — я теперь знаю, как здесь называются начальники: прохвосты!
Бяка громко хохотнул.
— Слезы, значит, облагораживают… А Смех? — обратился Сяпа к заплаканному кышу. — Смех, по-твоему, портит? Какая чушь!
Толстяк бросил вязанку на землю и закрыл лапками уши.
— Заметь, это не я сказал, это ты. Ты сам! А я тебя не слышал! У меня с позавчерашнего дня уши заложило. А! О! Ни-че-го не слы-шу.
— Чего это он? — повернулся Сяпа к Бяке.
Бяка нахмурился:
— Сдается мне, что, с тех пор как они начали всем лесом хвосты отращивать, здесь все разладилось.
— Не слышу! Опять не слышу! Все равно не слышу! — вскричал плаксивый слезолюб и, подхватив вязанку, вмиг пропал.
— Ну и ну! — почесал брови Бяка. — А я-то удивлялся, что это Ёша ко мне в гости заявилась с дюжиной носовых платков? Видно, приезжала посмотреть, не становится ли ее внучек благородным прихвостнем этих новых.
— Не к тебе она приезжала, — задумчиво сказал Сяпа, — а к Асю, за помощью. Оглянись, посмотри. Ужас! Облагораживаются на полную катушку. Придумали хвостовую философию, в лесу калиток понаставили, да еще и обрыдались все.