Шам-Шам пожал плечами:

— Виден… не виден… Это как посмотреть. Он — Смех, не кыш. С ним просто: ты к нему с уважением и он к тебе так же. Ты к нему на ель влез, он и уступил. А начнешь шуметь да лапами топать, только его раздразнишь. Потом наплачешься. Наглых да дураков он, ухо-за-ухо, не любит.

Сяпа, сидя на барабане, одобрительно хмыкнул. Бяка ничего из сказанного не понял и почувствовал себя пустым чайником. Что-то, правда сказать, в нем на донышке плюхало, но совсем чуть-чуть. А чуть-чуть не считается, это даже кышата знают.

— Так что, — переспросил Шам-Шам, — совсем на елке никого не было? Может, белочка или муравей? Он ведь забраться в любого может, Смех-то.

— Букашка там сидела, — припомнил Бяка, — лиловая. Хихикала надо мной, что на ель полез.

— Во-о-от! В букашку он перебрался, шельмец, дрыг-задней-лапой. Потому как шкодный, шебутной выдумщик. Как поскачет от одного к другому, от того к третьему — ухохочешься. Лет десять назад, знам-те-дело, он в реке Лапушке растворился, а кыши из реки водичку пьют. Вот и началась эпидемия: смеялись две недели кряду, до хвостодрожания. Все, что могли, обсмеяли. Многие друг на друга очень обиделись. Если б дожди не пошли, напрочь бы на Смех все изошли. Дожди помогли да старики наши. Они раскумекали, в чем причина общего веселья, припомнили кышьи Законы да и велели всем под дождем вымыться. Вода дождевая, она все смоет, знам-те-дело, и хорошее, и плохое. Точно. Отпустило. Вот тогда кыши поняли, что без Смеха нельзя, но и он должен быть к месту. — Шам-Шам улыбнулся путешественникам и спросил: — А что, карликовые медведи в гости ходят или как? Я приглашаю. В Большой Тени давно морошка поспела. Любите ореховые валяшки с морошковым повидлом?

Кыши переглянулись и радостно закивали.

— И тебя, Смех, приглашаю, лети за нами, — добавил тихо старичок.

Уютный был домик у Шам-Шама, чистый, прибранный. И чай был хорош, и валяшки, и повидло. За столом хозяин нахваливал Бякин расчудесный чайник. И тут выяснилось, что Шам-Шам знает Ася, что много лет назад они вдвоем отправились путешествовать в бескрайнюю Да-Да. Искали там другие кышьи поселения, видели много чудес: как поет трава, как цветет небо, как сердятся недра — и другие разные разности. Они многому научились у кышей других общин и передали эти знания своим соплеменникам, за что кыши избрали Ася и Шам- Шама в Совет Старейшин.

— А дальше что было? — хором спросили Сяпа с Бякой.

— Дальше? А дальше, это случилось пять лет назад, мы сбежали. Ась на холм, за каменную гряду, а я сюда, на берег, где из-за Смеха никто не жил: стеснялись. Смех ведь не благородно!

Шам-Шам говорил о непонятном. Почему смеяться — плохо? Почему Ась и Шам-Шам ушли от всех? Бяка почувствовал неприятное волнение и предчувствие беды, но расспрашивать старика не стал, решил сам присмотреться и понять, что же случилось в Большой Тени пять лет назад и зачем Ась послал его сюда с Сяпой.

— Как грустно, — прошептал Сяпа и весело хихикнул.

Бяка удивленно на него зыркнул:

— Так чего ты хихикаешь, раз грустно?

— Муха где? — строго спросил Шам-Шам. — Только что на повидле сидела.

— Букашка с елки? Лиловая? — догадался Бяка.

— Серо-буро-малиновая, — расхохотался Сяпа.

Шам-Шам и Бяка переглянулись. Сяпа просто давился от смеха. Бяка вскочил, обхватил маленького кыша за коленки, перевернул и затряс что было силы. Сяпа чихнул, и из его носа выпорхнула голубая мошка.

— Кыши, — испуганно ойкнул Сяпа, — я что, Смех слопал?

— Проглот, а не медведь, — вздохнул Бяка. — Гризли, они все такие.

И веселая компания со смехом продолжила чаепитие.

Глупосмешник.

Откуда в лесу калитка?

Бойтесь длиннохвостых!

Привратник Шурша.

Нам пора, — сказал Сяпа, натянул на голову панаму и подхватил барабан. Бяка сложил все остальное в торбочку и благодарно полобунился с Шам-Шамом.

— Я провожу вас до калитки, — ответил тот.

«Откуда в лесу калитка?» — удивился Бяка. Но потом он решил, что это просто стариковские фантазии.

Шам-Шам резво бежал вперед, показывая дорогу. За ним семенил Сяпа с барабаном. Завершал процессию Бяка, обвешанный торбами с пожитками. Сяпу после чая разморило, он то и дело налетал на ягодные кусты и придорожные камни.

«Барабан что-то потяжелел, вроде до чая легче был. Не подложил ли Бяка в мой барабан большой желудь? Просто так, из вредности?» — сердито бухтел про себя малыш. Заслышав его вздохи, Бяка предложил:

— Давай понесу твой бум-бум.

— Не дам, — вдруг заупрямился Сяпа. — Мое предназначение, мой барабан, и нечего к нам примазываться!

Бяка с добродушной улыбкой все же потянулся за барабаном, но малыш не на шутку уперся:

— Лапы прочь! Прочь лапы, кому говорю. Пиявка липучая!

— Это кто пиявка? Это я — пиявка? — оскорбился Бяка. — Ну и тащи свой огромный пузатый барабанище. Ну и надрывайся, глупое злобище.

Сяпа понял, что вспылил зря, но было поздно. День у него как-то разладился. Испугался змеи, потом Смех чуть не слопал. И все из-за него, из-за Бяки. Все время во все вмешивается, руководит. Спрашивается, для чего он спас этого неуживчивого кыша? Шел бы сейчас один, песни бы пел. Ни забот тебе, ни хлопот. Так нет! Того и жди, отчебучит какую-нибудь вредность.