«Науки историческія и вспомогательныя имъ науки филологическія (продолжаетъ свой обзоръ Ренанъ) сдлали громадныя завоеванія съ тхъ поръ, какъ я предался имъ съ такой любовью, сорокъ лтъ тому назадъ». «Черезъ сто лтъ человчество уже будетъ знать почти все, что оно можетъ знать о своемъ прошедшемъ». «Исторія религіи уяснена въ самыхъ важныхъ ея отдлахъ. Стало ясно, не въ силу доказательствъ а priori, а въ силу самаго разбора мнимыхъ свидтельствъ, что никогда не было, во всхъ вкахъ достижимыхъ для насъ, ни откровенія, ни сверхъестественнаго факта. Самый процессъ цивилизаціи дознанъ въ его общихъ законахъ. Неравенство расъ констатировано. Права каждаго человческаго племени на боле или мене почетное упоминаніе въ исторіи прогресса приблизительно опредлены» (стр. XIV).

Таковы итоги «громадныхъ завоеваній» въ этой области знаній. Пересматривая ихъ въ томъ вид, въ какомъ ихъ представляетъ Ренанъ, нельзя однако не почувствовать какого-то разочарованія. Повидимому, все здсь сухо и безплодно. Гд же тотъ свтъ, который долженъ быть проливаемъ этими науками? Гд внутренній смыслъ ихъ быстрыхъ и великихъ трудовъ и успховъ?

Ренанъ указываетъ на то, что начало народности ршительно утвердилось въ пониманіи исторіи. Самъ онъ всегда держался этого начала, конечно, вслдъ за нмецкими мыслителями, на которыхъ воспитался. Онъ говоритъ, что теперь уже вполн доказано и признано «неравенство» человческихъ расъ, и что свои «почетные отзывы» исторія распредляетъ не иначе, какъ по племенамъ (familles humaines). Такъ и прежде онъ говаривалъ, что «намъ извстно не одно, а три или четыре человчества». Вопросъ огромной важности, большой шагъ сравнительно съ взглядами прошлаго вка, все подводившими подъ одну мрку, подъ общія отвлеченныя понятія. Если Ренанъ правъ, если науки историческія и филологическія добыли въ нашъ вкъ другіе взгляды, то человческая исторія получаетъ у насъ другой смыслъ. Она становится несравненно сложне и шире, глубже и таинственне, чмъ какъ воображалъ ее прошлый вкъ. Ею управляетъ и движетъ внутренній духъ народовъ, который неизмримо сильне, богаче содержаніемъ, живуче и плодотворне, чмъ наши личныя усилія и наши понятія. При такомъ взгляд на исторію, вся картина былыхъ временъ получаетъ жизнь и блескъ, полна для насъ неисчерпаемаго смысла и значенія; да и будущее людей не представляетъ одной загадочной тьмы, а озарено врой въ новыя воплощенія духа.

Изъ всхъ новыхъ историческихъ изслдованій Ренанъ указываетъ въ частности только на одно, на разработку исторіи религій. Дйствительно, это есть новая область, завоеванная человческимъ умомъ, и труды, совершенные въ этой области, громадны и блистательны. Въ европейскихъ университетахъ уже учреждаются особыя каедры для этой науки, и американцы уже придумали особое названіе для ученыхъ, спеціально ею занимающихся; этихъ сціентистовъ они называютъ религіонистами.

Казалось бы, что можетъ быть значительне подобнаго научнаго движенія? Дло идетъ о религіи; въ ея исторіи отражается ея сущность, и ученыя изысканія должны направляться къ этой сущности и уяснять намъ ея понятіе. Но Ренанъ объ этомъ молчитъ; если ему поврить, то новйшее изученіе религій важно единственно потому, что будто-бы доказало, что ни въ какомъ вк, доступномъ наук, не было «ни откровенія, ни сверхъестественныхъ событій».

Немного же мы узнали! Подобное чисто-отрицательное положеніе, конечно, ничего не говоритъ намъ о сущности предмета, о дйствительномъ содержаніи религіи. Притомъ, это положеніе совершенно неврно выставлено, какъ выводъ изъ историческихъ изысканій. Нтъ сомннія, что отрицаніе такъ называемаго сверхъестественнаго вовсе не выводится изъ «разбора свидтельствъ», а напротивъ вносится въ этотъ разборъ, что изслдователи, какой бы вкъ ни изслдовали, приступаютъ къ нему уже съ этимъ готовымъ отрицаніемъ, а потому, разумется, и вс вка у нихъ оказываются одинаковыми въ этомъ отношеніи. Ренанъ часто и прежде говорилъ объ этомъ вопрос; онъ придаетъ ему великую важность, но всегда также дурно его ставилъ. Одно мсто изъ его прежнихъ писаній такъ поразительно обнаруживаетъ внутреннее противорчіе этой постановки, что странно, какъ онъ самъ его не замтилъ. Вотъ это мсто:

«Свидтельства ничего не доказываютъ въ вопрос этого рода. (Совершенно врно и прямо противоположно тому, что онъ сказалъ теперь). Если есть божество, котораго могущество подтверждается документами повидимому неопровержимыми, то это, конечно, карагенская богиня Раббатъ Іанитъ. Боле трехъ тысячъ стелъ, свидтельствующихъ объ обтахъ, данныхъ этой богин, извлечены изъ земли; большею частію они теперь находятся въ Національной библіотек въ Париж, вс возвщаютъ, что Раббатъ Танитъ „вняла молитв“, которая была къ ней обращена. И что же? — эти три тысячи свидтелей молитвы, достигшей своей цли, безъ сомннія ошибаются. Въ самомъ дл, Раббатъ Таниты будучи ложнымъ божествомъ, никакъ не могла никого услышать. Дйствительность хины доказана, потому что въ безчисленныхъ случаяхъ хина или ея эквиваленты измнили ходъ лихорадки. Было-ли это когда~нибудь доказано для молитвы?» [4] .

Странное разсужденіе! Только-что Ренанъ привелъ «неопровержимыя» доказательства въ пользу могущества карагенской богини, только-что осмялъ эти доказательства и провозгласилъ, что «свидтельства» тутъ ничего не доказываютъ, — а теперь самъ требуетъ свидтельствъ! И притомъ, онъ говоритъ вызывающимъ тономъ, какъ будто этихъ свидтельствъ никакъ нельзя найти; между тмъ, что можетъ быть легче, какъ услышать отъ врующаго, что Богъ исполнилъ его молитву?

Но всего интересне, что у Ренана тутъ же вырвалось слово, которое объясняетъ истинный смыслъ всего дла. Почему онъ не вритъ карагенскимъ памятникамъ? На основаніи точныхъ изслдованій? Но o нихъ и думать невозможно. Онъ не вритъ потому, что Танитъ есть «ложное божество»; слдовательно, онъ заране, а priori, знаетъ, что молитва къ этому божеству не могла имть послдствій. Конечно, это вполн правильный пріемъ историческаго изслдованія. Не по памятникамъ мы судимъ, врны-ли наши общіе принципы, а наоборотъ, мы по нашимъ принципамъ судимъ о памятникахъ и ршаемъ, что въ нихъ можно допустить и что слдуетъ отвергнуть. Безъ сомннія, такъ точно дйствуютъ и всякіе современные религіонисты. Они слдуютъ ученію, уже очень давно провозглашенному нкоторыми мыслителями, что Богу не свойственно нарушать законы природы. Ренанъ грубо ошибся, выдавая этотъ принципъ за выводъ изъ многотрудныхъ историческихъ изслдованій. Такого открытія нельзя было сдлать, и если бы только въ немъ заключалась заслуга исторіи религій, то эту науку нужно бы было признать совершенно безплодною.

По счастію, дло стоитъ иначе. Какой-то глубокій и важный: поворотъ умовъ, можетъ быть мало сознательный, обнаруживается въ томъ вниманіи, которое обратилъ нашъ вкъ на религію и ея исторію. Эти пристальныя, неутомимыя изысканія, очевидно, вызваны не холоднымъ любопытствомъ и страстью къ ученой кропотливости; они дышатъ любовью и уваженіемъ къ самому предмету изысканій. Можно сказать, что нынче каждый ученый, углубляющійся въ изученіе извстной религіи, длается въ нкоторой мр ея послдователемъ. Такъ когда-то чистосердечный и великодушный труженикъ Анкетиль дю Перронъ, изучая упанишады, совершенно предался высокому ученію браминовъ. Между тмъ, вспомнимъ общее отношеніе къ религіи въ прошломъ вк во Франціи, въ Англіи. Для тогдашнихъ ученыхъ всякая религія была только «собраніемъ новой лжи и старыхъ басенъ», какъ выражается Коранъ. Понятно, что съ такими понятіями они не изучали религій, да и не могли ихъ изучать. Теперешнее изученіе, поэтому, свидтельствуетъ о глубокой перемн въ нашихъ понятіяхъ.

Ренанъ, отзываясь такъ поверхностно объ исторіи религій, можно сказать, длаетъ большую несправедливость самому себ. Самъ онъ написалъ обширную исторію первобытнаго христіанства, и если потомство будетъ поминать его добромъ, то, конечно, за тотъ почтительный, иногда даже благоговйный тонъ, который часто звучитъ въ его исторіи. Этотъ тонъ былъ великою новостью, указывалъ на великій успхъ въ пониманіи предмета и, дйствительно, иногда звучалъ такъ сильно, что, какъ о томъ свидтельствуютъ Газе, Гратри, иные неврующіе возвращались къ религіи. Вообще, ни одинъ вкъ не писалъ такъ много и такъ хорошо о Христ, какъ наше печальное столтіе. Штраусу, выступившему «ъ книгой, въ которой онъ доказывалъ, что мы о Христ ничего достоврнаго не знаемъ, пришлось бы признать, еслибы онъ былъ въ состояніи ясно видть послдовавшее, совершенную неудачу своего тезиса. Но онъ былъ неспособенъ видть и плачевно кончилъ свое поприще жалкою книгою Старая и новая вра. Его дятельность показываетъ, однакоже, какъ благотворна сила твердаго и свободно высказаннаго убжденія. Со всхъ сторонъ и врующіе и неврующіе принялись писать Жизнь Іисуса; и пишутъ до сихъ поръ, и успли написать много истинно превосходнаго, хотя бы и съ большой примсью слабаго и неврнаго. Никогда пресловутый XVIІІ вкъ, вкъ философіи, не могъ думать, что умы просвщенныхъ людей черезъ сто лтъ будутъ такъ упорно и неотвратимо обращены на Божественнаго Учителя изъ Назарета. Тезисъ Штрауса, какъ намъ кажется, потерплъ полное пораженіе. Красота святаго и несравненнаго образа Христа побдила; она прошла черезъ всю тьму и весь свтъ прошлыхъ вковъ и до сихъ поръ сіяетъ передъ нами и согрваетъ насъ.