Для насъ, русскихъ, это тмъ печальне, что именно въ это время вліяніе умственнаго движенія Европы у насъ дйствуетъ сильне и шире, чмъ когда бы то ни было. И, такъ какъ самобытное наше развитіе очень слабо, то мы неизбжно переживаемъ на себ вс болзни и паденія европейской мысли. Лучшіе годы лучшей молодежи тратятся на тщательное изученіе книгъ, не заключающихъ въ себ живой и плодотворной мысли, а только упорно развивающихъ какое-нибудь одностороннее ученіе. Между тмъ эти книги идутъ одна за другою; умы постоянно развлечены и заняты, слдовательно, неспособны отдаться естественнымъ побужденіямъ боле здоровыхъ и ясныхъ чувствъ, естественному влеченію неискаженной любознательности.

По поводу подобныхъ соображеній, поэтъ Веневитиновъ, оставившій по себ навсегда память немногими стихами высокаго достоинства, сказалъ нсколько словъ, которыя, намъ кажется, слдуетъ тоже помнить.

Въ стать «Нсколько мыслей въ планъ Журнала (тогда затвался Московскій Встникъ, начавшій выходить съ 1827 г.) Веневитиновъ разсуждаетъ о недостаткахъ нашей литературы, изъ которыхъ главный, но его мннію, заключался «не столько въ образ мыслей, сколько въ бездйствіи мыслей», и потомъ говоритъ:

«При семъ нравственномъ положеніи Россіи, одно только средство представляется тому, кто пользу ея изберетъ цлію своихъ дйствій». Надобно бы совершенно остановить ныншній ходъ ея словесности и заставить ее боле думать, нежели производить. — «Для сей цли надлежало бы нкоторымъ образомъ устранить Россію отъ ныншняго движенія другихъ народовъ, закрыть отъ взоровъ ея вс маловажныя происшествія въ литературномъ мір, безполезно развлекающія ея вниманіе, и, опираясь на твердыя начала философіи, представить ей полную картину развитія ума человческаго, картину, въ которой бы она видла свое собственное предназначеніе». — «Мы слишкомъ близки къ просвщенію новйшихъ народовъ и слдственно не должны бояться отстать отъ новйшихъ открытій, если мы будемъ вникать въ причины, породившія современную намъ образованность, и перенесемся на нкоторое время въ эпохи, ей предшествовавшія». — «Философія и примненіе оной ко всмъ эпохамъ наукъ и искусствъ, — вотъ предметы, заслуживающіе особенное наше вниманіе, предметы тмъ боле необходимые для Россіи, что она еще нуждается въ твердомъ основаніи изящныхъ наукъ и найдетъ сіе основаніе, сей залогъ своей самобытности, и слдственно своей нравственной свободы въ литератур,- въ одной философіи, которая заставитъ ее развить свои силы и образовать систему мышленія» [9] . Эти прекрасныя мысли приложимы къ нашему времени столько же, и даже боле, чмъ къ 1827 году, да вроятно и надолго еще могутъ годиться для нашего руководcтва. Нужно заботиться о «самобытности», о «нравственной свобод» нашего умственнаго и художественнаго движенія, нужно «больше думать, нежели производить», а для этого «устраняться отъ ныншняго движенія другихъ народовъ», именно «закрывать глаза на вс маловажныя происшествія въ (европейскомъ) литературномъ мір, безполезно развлекающія наше вниманіе», и, вмсто того, стараться представить себ «полную картину развитія ума человческаго» и «вникать въ причины, породившія современную намъ образованность». Разcматривая эту картину и эти причины, намъ слдуетъ искать нкоторыхъ «твердыхъ началъ», которыми объясняется ихъ смыслъ, и потому слдуетъ вообще подниматься до высшихъ областей ума, до философскихъ понятій, имющихъ руководящее значеніе, и крпко держаться на этой высот.

Веневитиновъ писалъ во время относительно счастливое. Тогда господствовала въ научномъ движеніи глубокомысленная философія Шеллинга, и Веневитиновъ, какъ и многіе изъ лучшихъ тогдашнихъ умовъ, былъ ея послдователемъ. Чувствуя всю ширину захвата этой философіи и видя зыбкость и мелкость умственныхъ явленій въ нашей литератур, онъ какъ-бы боялся, что вліяніе Шеллинга будетъ у насъ недолговчно, и потому убждалъ писателей и читателей бросить торопливую погоню за всякою новизною и остановиться на плодотворныхъ началахъ и пріемахъ этого философа. Юный поэтъ никакъ не предчувствовалъ, что, лтъ черезъ десять или двадцать посл его увщаній, сами нмцы бросятъ и Шеллинга, и его довершителя, Гегеля, пойдутъ въ науку къ новйшимъ французамъ и англичанамъ и станутъ почти краснть, когда имъ напомнятъ, что Германія есть отечество философскаго идеализма, что тамъ жили и учили Фихте, Шеллингъ и Гегель.

Мы, русскіе, разумется, пошли слдомъ за нмцами и стали прилежно изучать Бюхнера. Между тмъ лучше было бы послушаться Веневитинова и остаться врными нмецкому идеализму; тогда, еслибы и оказалась необходимость выйти изъ этого идеализма, мы вышли бы, вроятно, не въ ту сторону, въ какую вышли нмцы.

29 ноября 1891.