Несравненно больше поводов к основательному рассмотрению темы о ссудном проценте имели авторы христианской эры.

Тяжелые времена, которые предшествовали падению Римской империи и следовали за ним, привели к регрессу хозяйственной жизни, естественным следствием чего явилось, в свою очередь, усиление тенденции, враждебной к проценту. В том же направлении действовал и своеобразный дух христианства: эксплуатация бедных должников богатыми заимодавцами должна была представляться в особенно ненавистном свете тому, кого религия учила считать, с одной стороны, высшими добродетелями снисходительность и сострадание и, с другой, вообще пренебрегать благами мира сего. Но важнее всего то, что в Священном Писании Нового Завета нашлись известные места, которые в толковании, какое тогда обыкновенно им давалось, будто бы содержат в себе божественное запрещение взимания процентов. Это относится к пресловутому месту Евангелия св. Луки: «И если взаймы даете тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за это благодарность?»172. Могущественная поддержка, которую враждебный проценту дух времени находил, таким образом, в словах божественного авторитета, предоставила ему возможность еще раз дать законодательной власти желательное направление. Христианская церковь была посредником в этом деле. Шаг за шагом она сумела ввести в законодательство запрещение взимания процентов. Взимание процентов запрещалось сначала лишь со стороны Церкви, и только духовенству; потом также всем мирянам, но все еще исключительно со стороны Церкви; наконец, и светское законодательство уступило влиянию Церкви и присоединилось к ее строгим требованиям, отвергая римское право172.

Это направление давало враждебной проценту литературе богатую пищу в продолжение полутора тысяч лет. Древние языческие философы могли произнести свой обвинительный приговор без особенного обоснования, так как они не были вынуждены к этому и не были в состоянии придать ему какое-либо практическое значение: как «платоническое» суждение идеалистов, оно в мире практики имело слишком малый вес, чтобы вызвать серьезную борьбу и нуждаться в таком же серьезном обосновании. Теперь же дело приняло практическое значение. Сначала дело шло о том, чтобы помочь слову Божию утвердиться на земле; а когда это было достигнуто, то справедливость новых законов должна была быть защищаема против нападений, которые немедленно появились. Эта задача выпала на долю богословской и юридической церковно-правовой литературы: таким образом, возникла обширная литература о ссудном проценте, сопровождавшая канонистическое запрещение изымания процентов от первых своих зачатков до последних его проявлений в восемнадцатом столетии.

В характере этой литературы двенадцатый век нашего летосчисления образует замечательный поворот. До этого времени названный вопрос разрабатывался по преимуществу богословами, и метод разработки был также главным образом богословский: для доказательства несправедливости ссудного процента ссылались на Бога и его откровение, на соответствующие места Священного Писания, требование любви к ближнему, справедливости и т. д.; редко только, и то в самих общих выражениях, ссылались на юридические и хозяйственные соображения. Подробнее других, хотя также не слишком подробно, высказываются по этому вопросу отцы Церкви173.

Начиная с двенадцатого столетия обсуждение, напротив, становится более научным; к доводам авторитета Откровения присоединяются и ссылки на авторитет известнейших отцов Церкви, канонистов и философов — между прочим и языческих, — древних и новых узаконений, а также выводы из «jus divinum»176, «jus humanum»176 и — что для нас особенно важно, так как они затрагивают хозяйственную сторону вопроса, — из «jus naturale»176. Сообразно с этим , начинают все более и более заниматься этими вопросами наряду с богословами и юристы — сначала канонисты, а потом и легисты.

Эта более тщательная и более широкая разбработка проблемы процента в литературе объясняется главным образом тем, что запрещение взимания процентов с течением времени стесняло жизнь все больше и больше и нуждалось в более сильной защите против давления со стороны требований жизни. Запрещение взимания процентов первоначально было введено тогда, когда народное хозяйство находилось еще на такой низкой ступени развития, что могло легко его переносить; кроме того, это запрещение в продолжение первых столетий своего существования имело так мало внешнего подкрепления, что практика, если она чувствовала себя слишком им стесненной, могла без большой опасности просто пренебрегать таковым. С течением времени развилось не только народное хозяйство, в котором благодаря росту потребности в кредите должна была все больше и больше чувствоваться стеснительность запрещения взимания процентов, но возросла также и практика этого запрещения, нарушения которого все увеличивались в количестве и силе. Таким образом противоречия этого запрещения с интересами народного хозяйства должны были сделаться вдвойне многочисленными и тяжелыми; самая естественная его опора — общественное мнение, которое вначале было всецело на его стороне, — стала мало-помалу ему изменять, и оно стало тем больше нуждаться в поддержке теории, которую ему и охотно давала развивающаяся наука177.

Из двух фаз литературы канонистов о проценте первая не имеет почти никакого значения для общей истории литературы о проценте: богословствующие и морализирующие рассуждения этой фазы мало чем отличаются от простого выражения отвращения ко взиманию процентов и ссылок на авторитеты178.

Гораздо большее значение имеет вторая фаза, хотя не по численности авторов, относящихся к ней, и не по количеству аргументов, приводимых против процента180. Дело в том, что после того, как несколько авторов выступили с оригинальными мыслями, другие рабски поплелись за ними, и все обилие аргументов, приводимых первыми как неприкосновенное наследство, переходило также в сочинения всех последующих авторов. Но и тут большая часть аргументов или представляет собою ссылки на авторитеты, или носит нравоучительный характер, или же, наконец, совершенно лишена значения, и только сравнительно небольшое количество их — преимущественно выводы из «jus naturale» — может претендовать на значение для истории науки. Если же некоторые из этих аргументов будут казаться теперь кому-либо из читателей малоубедительными, то не надо забывать, что они и тогда уже не обладали большой убедительной силой. То, чему должны были верить, было определено уже заранее. Аргументом, действительно влиятельным, было слово Божие, которое, как предполагали, осуждало процент. Соображения разума, которые сумели выдвинуть в том же направлении, были не чем иным, как желательным украшением, дополнением этого основного довода, дополнением, которое могло быть менее веско, так как не на нем покоилась вся сила доказательства180.

Я приведу вкратце те соображения разума, которые могут для нас иметь интерес, и поясню их несколькими цитатами из тех авторов, которые представили эти соображения в наиболее понятном и убедительном виде.

Прежде всего мы снова встречаем довод Аристотеля о бесплодности денег; при этом у канонистов резче выступает важный в догматическом отношении довод, что процент — пользование чужим трудом. Так, например, Гонзалес Теллес182 говорит: «...Затем потому, что деньги не производят денег; поэтому противоестественно брать что-либо сверх ссуженных денег; и более правильным было бы признать, что излишек дается трудом, а не деньгами, которые ведь ничего не производят, как это заметил уже Аристотель». Еще резче высказывается Коваррувиас182: «Четвертая причина... заключается в том, что деньги сами по себе не приносят и не производят никаких плодов, поэтому недозволительно и несправедливо брать что-либо сверх отданной внаем вещи за пользование ею, так как это получалось бы не столько с денег, которые ведь плодов не приносят, сколько с чужого труда».

Вторая «естественная» причина заключается в том, что деньги и другие блага, отдаваемые в ссуду, уничтожаются при расходовании их. Эта причина проводится уже очень основательно Фомой Аквинским. Он утверждает, что существуют известные предметы, употребление которых заключается в их потреблении, как, например, хлеб, вино. У таких предметов нельзя, следовательно, отделить употребление вещи от самой вещи, и если мы желаем уступить кому-либо это употребление, то мы должны по необходимости уступить и самую вещь. На этом основании при отдаче в ссуду таких вещей уступается всякий раз и полное распоряжение ими. Поэтому было бы явной несправедливостью, если бы кто-либо хотел продать вино и независимо от этого также и употребление вина; этим он или два раза продал бы одну и ту же вещь, или же он продал бы что-то такое, что совершенно не существует. Совершенно так же несправедливо отдавать в ссуду такие вещи за вознаграждение. И в данном случае за одну вещь требуют две цены: возвращение равной вещи и цену за употребление, которую называют процентом (usura). Так как и употребление денег заключается в их потреблении или израсходовании, то на основании тех же причин непозволительно требовать вознаграждение за употребление денег183. По смыслу этой аргументации процент является вознаграждением, выманенным или истребованным за вещь, в действительности совершенно не существующую, за само по себе «употребление» потребляемых благ.