Теслинов Андрей Георгиевич
Шрифт:
На этот механизм просто и убедительно указал в 80-х годах В. В. Налимов [84] :
«Со словом связано размытое поле смысловых а значений. Можно говорить о том, что в сознании человека с некоторым словом µ связана априорная функция распределения р(µ) смыслового содержания слова. Это значит, что отдельные участки смыслового поля ассоциируются в нашем сознании со словом с некоторой заранее заданной вероятностью. В процессе чтения некоторой конкретной фразы у слова, составляющие эту фразу, сужают смысл слова µ, и в нашем сознании возникает условная функция распределения р(?/µ), раскрывающая содержание фразы у при условии, что мы обращаем внимание на смысл слова µ Окончательное наше восприятие слова µ создается из смешивания ранее существовавшего знания о смысле слова с вновь полученным. Пользуясь теоремой Байеса, можно записать:
р(µ /у)=К р(µ) р(у/ µ),
здесь:
р(µ/у) – апостериорная функция распределения, раскрывающая смысл слова µ при чтении фразы?.
К– константа, находящаяся из условия нормировки».
Появление смыслов у фраз подобно сгущению некоего непрерывного потока совпадающих смысловых полей всех слов, из которых она образуется. Приблизительно так представлял смыслорождающую работу В. В. Налимов: мышлению он придавал характер непрерывный, континуальный, а языку – дискретный. Природная несоразмерность языка и мышления, дискретного и непрерывного – вот место концептуальных открытий. И трудностей…
С этой точки зрения совершенство языка определяется его способностью минимальными средствами создавать максимально быстрый резонанс смысловых значений слов. В хорошем языке слова должны быть устроены так, чтобы по возможности быстро и точно указывать на передаваемый смысл.
«Поразительно, что делает язык, выражая немногими слогами невообразимое количество мыслей; даже для мысли, схватываемой человеком впервые, он находит такое облачение, в котором она будет понятна тому, для кого является совершенно новой. Это было бы невозможно, если бы мы не были способны различать части мысли, которым соответствовали бы части предложения, таким образом, что структура предложения имела бы значение отображения структуры мысли» [85] .
В русском языке этому различению служат предлоги, суффиксы, падежи и другие синтаксические элементы. Они помогают нам в увеличении значения р(µ/у) для каждого конкретного случая, «дополняя» содержание слов связями – указателями на смыслы.
Возьму пример у И. Бунина:
«… этой краткой жизни вечным изменениям буду неустанно утешаться я…»
Слова здесь указывают на то, что предметом утешения выступают перемены жизни, причем не любой, а именно «этой» жизни, сознаваемой как «краткая». Наверное, мышление уже готово заняться упорядочиванием: объекты – я, изменения, жизнь; свойства – жизнь краткая либо долгая; отношения – «быть предметом утешения»… Но стоит ли так со стихами?
Еще мгновенье – добавлю в исходную фразу лишь одно слово из одной буквы: «…в этой краткой жизни…» Вы понимаете, что в концептуальном плане все поменялось. Все поменялось и в плане художественном, не так ли?
Собственно метод концептуального «дополнения» состоит именно в этом.
• Смыслы суждений появляются в результате дополнения содержания слов отношениями, на которые указывают их «детали» и соседние слова.
• Выделение отношений из фраз, суждений и их анализ происходят по суффиксам, предлогам и другим языковым компонентам, приобретающим в каждой фразе особенное значение в зависимости от контекста – от других слов.
В результате такого рода уточняющего дополнения смыслов слов конструируется концептуальная схема суждений.
Это движение от отношений между словами к смыслам, безусловно, известно филологам. Но лишь в концептуальных техниках оно используется так, чтобы приводить к строгим концептуальным структурам и далее – к теориям предметных областей.
Г-н Дж. Траут заботится о нас в своей книге «Траут а о стратегии» [86] , предупреждая от себя как от «третьего лица»: «Использование верной стратегии сохранит вам жизнь в условиях убийственной конкуренции». Если в этой фразе оставить только «… сохранит вам жизнь…», то может показаться, что речь идет о жизни биологической, как формы существования белковых тел… и т. д. Но книга не о медицине, а о маркетинговых стратегиях. Соседние слова указывают на то, что под «жизнью» здесь понимается совсем иное. Здесь жизнь – успех бизнеса компании, и только это. Следовательно, в концептуальной схеме, которая могла бы быть построена на этой идее Траута, понятие «жизнь» скорее всего будет отсутствовать вовсе – в нем нет необходимости.
Если бы мы попытались вывести из откровений автора концептуально строгую теорию «стратегии маркетинга», то вообще многие слова исчезли бы, а большая их часть – поменяла бы смысл. Скорее всего такой теории не могло бы и появиться – для нее в книге почти нет «материи». Но речь не об этом, а о том, что метод «дополнения» часто приводит к разрушению используемого, обыденного, расхожего значения слов.
За подобной концептуальной кухней стоит тот вскрытый Налимовым факт, что «смысловое поле слов безгранично делимо». Нам надо лишь внимательно наблюдать за направлением этих делений, следуя указаниям языка. Потренируйтесь в этом [87] .
Однако не все концептуальные задачки решаются через исследование «атомов смыслов», создаваемых «падежами» и другими правилами словоупотребления. Ведь они легко нарушаются нами в угоду смысловым «молекулам». В подобных случаях концептуалисты используют другие методы, например, метод мобилизации априорных знаний.
Метод мобилизации априорных знаний
Однажды в купе вагона поезда дальнего следования оказались три женщины: англичанка, знающая только английский язык, русская, говорящая только по-русски, и француженка, немного понимавшая по-английски и по-русски. Разговор у них, естественно, не завязался. Все молчали. В какой-то момент поезд въехал в темный тоннель, и пассажиры проехали долго в темноте. Спустя короткое время англичанка подумала, что куда-то исчезли ее туфли. В их пропаже она заподозрила русскую женщину. Пришлось за помощью обратиться к француженке:
– Спросите ее, – кивнула она на русскую, – не брала ли она мои туфли?
Француженка как могла перевела фразу. На что наша тетушка раздраженно ответила:
– Ха! Нужны они мне!!! Француженка перевела:
– Мисс, русская сказала, что ей нужны эти туфли. Англичанка возмутилась:
– Но это мои туфли! Пусть она вернет мне их! Выслушав перевод, русская развела руками и ответила:
– Здрасте, я Ваша тетя!!!
– Мисс, – перевела француженка, – русская сказала, что она Ваша родственница…