Шрифт:
Отправив гонца, Иоанн Васильевич обратил свой ясный взор на дьяка:
– Утомили меня немцы. Ещё ничего с ними не сладили, а уж голова кругом идёт. А ведь у меня и своих дел хватает. Вот смотри, митрополит Зосима письмо Владыки Геннадия передал. Посмотри, что паскудник этот пишет обо мне.
Курицын осторожно взял в руки свиток.
– Вот здесь читай, в конце, – указал пальцем государь.
«А ныне беда и нечисть для государства нашего стали, – читал Курицын. – Пошто церкви старые извечные вынесены за город, да и монастыри старые переставлены? Ведь кто веру к святым Божьим церквам держит, о тех и в писании сказано: «Освяти любящих благолепие Дома твоего и тех прославь Божественною твоею славою». Да ещё сверх того и кости мёртвых из кладбища в Дрогомилово вынесены: кости те повыносили, а плоть людская здесь в земле осталась, а на то место сад посажен. А Моисей писал во втором законе: «Да не насади садов себе, ни древа, подле требника Господа Бога твоего».
– Ну что, Фёдор, прочитал? – лицо государя покраснело от нетерпения.
– Нет ещё.
Курицын углубился в чтение и успел заметить, что речь в письме, кроме прочего, идёт о новгородских и московских еретиках. Поэтому, читая указанное место, он краем глаза усматривал и остальное, прочитав выше сообщение и о себе.
«А та беда сталася, как Курицын из Угорские земли приехал. Да отселе еретики в Москву сбежали. Известно нам, что протопоп Алексей, да Истома, да Сверчок, да поп Денис приходили к Курицыну. И иные еретики. Он то у них печальник, а о государской чести печения не имеет».
– Ну, скоро? – торопил государь.
– Сейчас, сейчас, – Курицын устремил свой взор на важное для Великого князя место.
«Слышал я, что жидовин Даниил, новокрещённый христианин, сказывал некому боярину Вятке: «Когда ехал я из Киева в Москву, многие мне говорили: «Куда ты, собачья душа, собрался? Князь Великий на Москве церкви из града все повыметал вон». Каково бесчестие и нечесть государству великому нашему! А ведь по знанию государя свершили тот грех. Что, плохо было бы, коли б церкви на месте оставили, да окрест них сад насадили? Великий князь с княгинею выходил бы у церквей тех сидеть, Божьею благодатью насыщался. Теперь же грех большой на душу берёт».
– Ладно, хватит, – не выдержал государь и выхватил свиток из рук Курицына.
– Ну, что молвишь? – Иоанн Васильевич побагровел от гнева. – Посмел мне, негодный Геннадий, упрёки ставить. Никогда ноги его в Москве не будет!
– Нескромно пишет, – согласился Курицын. – В чём обвиняет Владыка тебя государь? Сам не разумеет. Ты, отец наш, так Кремль выстроил на гордость державе всей, что иноземцам любо посмотреть.
Иоанн Васильевич пристально посмотрел Курицыну в глаза, но взгляд его был уже более тёплым. Отходил государь от гнева.
– Ещё скажу тебе, Фёдор. Церковный собор в октябре собирать будем. Ты знаешь, не могу я письма этого окаянного без внимания оставить. Того Кормчая книга требует. Таковы законы наши церковные. На соборе о ереси говорить будем. Но тебе мои слова без надобности. Так ведь? Ты хоть и знаешься с некоторыми человеками, до книг любопытными, да голова твоя всё же больше мирскими делами занята.
На том и простились государь и дьяк. День выдался тяжёлый.
Дело седьмое. Посольское, …самое сложное
Русские послы Юрий Траханиот и Василий Кулешин тщетно искали имперское семейство по всей Германии. Как всегда, немцы были немногословны, кивали друг на друга, рассказывали сказки и легенды, к которым резона прислушиваться не было. Устав от постоянных перемещений, Траханиот и Кулешин решили осесть в Регенсбурге, небольшом городке в герцогстве Баварском.
Ни один, ни другой не являются героями нашего повествования, но рассказать об их миссии в Германии стоит хотя бы ради того, чтобы понять хитросплетения дипломатической паутины того времени и оценить тонкость политики Ивана Третьего, успешно претворявшейся в жизнь стараниями Фёдора Курицына и его верных помощников.
Ещё будучи в Любеке, Траханиот и Кулешин нашли возможность передать через немецкого купца, отплывавшего в Ревель, письмо в Москву, в котором сообщали государеву дьяку Курицыну: «Король датский и князья немецкие, сведав о нашем путешествии в Германию и желая добра Казимиру, замышляли сделать нам в пути остановку и не одну, но посол Максимилиана Делатор, ехавший вместе с нами, взял меры по сохранению нашей безопасности».
Читал государев дьяк посольскую грамоту и диву давался. Знал он Юрия Траханиота как успешного царедворца, но не думал ни гадал, что так велик тот в искусстве умолчания. Что значит: «замышляли сделать нам в пути остановку»? Или другое… Как могли князья немецкие «желать добра Казимиру», когда их король Максимилиан ищет с Казимиром войны? Стоило призадуматься Фёдору Курицыну, да и было отчего: три года в посольстве при дворе короля Матфея даром не прошли. Познал государев дьяк науку хитростей короля Венгерского, упражнявшегося в тяжбах с государями стран валашских, италийских, франкских, хорватских, балтийских и даже басурманских. Всякого насмотрелся при дворе королевском: видал силу бояр его и князей, с которой король Матфей должен был мириться, хотя и не хотел того делать.
Может, и Максимилиан так? Или не ведает правая рука, что делает левая?
Знал Курицын, что корабли из Ревеля по пути в Германию стоянки делают в портах иноземных, там, где купцы ливонские торговлю ведут. А это и королевство польское, и шведское, и датское. Как в тех портах? Так уж всё гладко? Или было такое, что в грамоте не напишешь. А напишешь, так пожалеешь. Эх, кабы соколом стать, да слетать за тем кораблём, что послов везёт! Шутка ли? В кои веки Великий князь послов к немецкому цесарю отправляет. А тут такие странности. Что думать, что гадать?