– Унесу в могилу.

Ну что ж, видать, там тебе и место, – рассердился Иоанн Васильевич, и, топнув ногой, велел вывести отца Алексея за дверь.

По прошествии сорока дней по кончине Ивана Молодого несчастного лекаря Леона вывезли на Болванку, что на Яузе реке, и прилюдно отрубили голову. Глашатай объявил, что за отравление наследника государева. Двумя днями позже в своей опочивальне умер отец Алексей. От чего, никто не знал, ни жена, ни дети. Отец Денис сказал на отпевании, что скончался он по старости лет. С Дрогомиловского кладбища шли молча, как будто нечего было вспомнить о покойнике.

А на следующий день жизнь закрутилась, завертелась, вовлекая московитов в новые дела, так что и подумать о событиях недавних недосуг было. Утром Курицына ждал посланец из Ливонии, который сообщал о прибытии в Ревель корабля с немецким послом. Видели его в Ревельском магистрате вместе с Юрием Траханиотом, где оба занимались выпиской разрешения на въезд в Московию.

Доктор Георг фон Турн – так звали посла – магистр философии, теологии и филологии, был не в меру озабочен. Ещё на палубе корабля, отправившегося в плаванье из Любека в начале июня, обдуваемый холодными балтийскими ветрами, он ворошил в памяти слова короля Максимилиана.

«Главное, Гер фон Турн», – наставлял король посла, – «добейтесь от Великого князя такого договора, который бы был нам более выгоден, чем московитам. Московский властитель должен оказать моему королевскому высочеству помощь в возвращении истинного и праведного моего отечества и наследия – Королевства Венгерского. Противники мои – король чешский Владислав, его отец, польский король Казимир, и любой другой из оставшихся сыновей Казимира – Александр или Сигизмунд – если он будет претендовать на венгерскую корону, то ли под предлогом, что зван на трон венгерскими князьями, то ли по своему уразумению. В любом из этих случаев Великий князь должен держать брань на короля польского или его сыновей и вести с ними войну до тех пор, пока не исправит дело по его, Великого князя, доброму усмотрению и к моему полному удовлетворению. Мы же ничего Великому князю московскому не должны обещать и никакой помощи не должны оказывать…»

Вёз фон Турн и образчик договора, написанный рукой короля. Его надлежало утвердить и скрепить золотой печатью Великого князя.

Трудности посол предвидел большие, так как ещё от рыцаря фон Поппеля наслышан был о величии и могуществе государя всея Руси. Как убедить Иоанна подписать договор, где у одной стороны были бы серьёзные обязательства, а у другой – вовсе никаких? Тут следовало поразмыслить. Чем и был отягощён учёный доктор фон Турн, рассеянно внимавший попутчику своему – учёному греку Юрию Траханиоту, верному слуге двух господ, Великого князя Иоанна Васильевича и супруги его царевны Софьи.

А Юрий Траханиот предлагал дела интересные. В Новгороде Великом советовал немцу увидеться с Владыкой Геннадием, архиепископом Новгородским, в Москве после встречи с государем обязательно нанести визит царевне цареградской Софье, которую государь уважает и слушает. А с государевым дьяком Курицыным, упреждал грек, вести себя нужно осторожно – тот сильное влияние на Иоанна Васильевича имеет.

В Москве приняли Делатора, так мы будем теперь называть фон Турна, более тепло, чем фон Поппеля, которого бояре именовали не иначе, как прелестником, т. е. обманщиком. Простим московитам некоторую доверчивость и простодушность, а также слабость в языкознании, которые, впрочем, объяснялись довольно просто. Первое. Что касается имени. Делатором посла называли потому, что Юрий Траханиот в ответном слове императору Фридриху и королю Максимилиану называл фон Турна на ломбардском языке «де ла Торе». Спутникам Траханиота послышалось «Делатор», так с их лёгкой руки это имя и закрепилось в русских документах и летописных сводах. Второе. Пышность, торжественность приёмов и более серьёзное отношение к новому германскому послу было вызвано тем, что «Делатор – фон Турн» держался скромно, но с достоинством, с первого взгляда вызывая всеобщее уважение – опять же, бояре сравнивали его с фон Поппелем, отчего новый посол много выигрывал.

Иоанн Васильевич, услышав от Траханиота, что на аудиенции в Нюренберге Фридрих и Максимилиан при появлении московских послов сошли с трона и здоровались с московитами за руку, на встрече с Делатором в Красных сенях великокняжеского дворца повёл себя так же, как немецкие властители. Он тоже сошёл с трона и демократично пожал немцу руку, чем вызвал всеобщее изумление и переполох среди бояр. Таким своего государя они никогда не видели.

Выслушав Делатора, Иоанн Васильевич поблагодарил его за тёплые слова, произнесённые от имени коля Максимилиана, и поинтересовался здоровьем их высочества и отца его Фридриха, о котором в речи посла не было сказано ни слова. Делатор ответил, что император находится в добром здравии, но постепенно отходит от дел, больше времени уделяя любимым занятиям своим – астрологии и ботанике, и в настоящий момент готовится полностью передать императорский титул сыну, чтобы всецело погрузиться в науку.

– Слушай, Курицын, – обратился государь к дьяку, оставшись с ним наедине. – Делатор нравится мне, но предложения о «дружестве» и «единачестве» с германской империей не будут ли в обузу нам. У нас ведь Литва с Ливонией под боком. А король, как видно, благоволит и к тем, и к другим, покровительство над ними берёт. Как поступить с договором, чтобы и послу не насолить, и хозяев его не обидеть?

– Конечно, Делатор – не Поппель, – рассуждал Курицын. – Тут нужно осторожность проявлять надо и не только с ним, а и с обещаниями нашими королю Максимилиану.

Великий князь и дьяк надолго уединились в покоях. Через два часа Курицын вышел с листом бумаги, который передал писцам в летописный приказ дьяка Мамырева. К утру был готов письменный акт о дружестве между Московией и Германской империей. Текст его был составлен московской стороной, что было важно. Тем самым Великий князь устранял диктат Максимилиана и показывал немцу, кто в доме, то бишь, в Европе, хозяин.

Чуть погодя, незаменимый в таких делах Юрий Траханиот получил для перевода на ломбардский документ следующего содержания: