„В моем сочиненіи представлен образец уго– , ловнаго кодекса. Чтобы довершить его, потребовалось-бы только несколько месяцевъ.

„Государь и отец: в этих качествах ваше величество всегда желаете и находите удовольствіе являться пред своим народом. В этих, так счастливо сочетавшихся качествах, ваше величество, даже на суровом и тернистом поприще уголовнаго закона, могли-бы явиться пред народом, обращаясь к нему чрез посредство моего пера, как Государь по своим повеленіям, и как отецъ—по своим наставленгям; Государь постарается столько-же установить необходимыя обязательства, сколько отец сделать необходимость этих обязательств для всех очевидною."

За тем Бентам требовал объяснешя основаній (reason) каждаго из законов, настаивая на том, чтобы закон, при помощи подобных объясненій, был понятен, чего не бывает очень часто, когда он выражен в форме категорическаго повеленія. В последнем случае требуется только слепое повиновеніе закону, а в первом предполагается убеж-

деніе в его необходимости: одно—только действует силою, а другое—покоряет и разумъ.

В заключеніе своего отзыва Бентам писал: „Что касается вознаграждетя, то честь быть избранным для такого труда и нераздельное с нею удовольствіе составляют единственную награду, которая при моем положеніи становится необходимою, единственную, которую позволил-бы мне принять мой образ мыслей."

В ответ Бентаму, Император Александр писал следующее собственноручное письмо (на французском языке):

„М. Г. С болыпим интересом я прочитал письмо ваше ко мее и находяіціяся в нем предложенія содействовать вашими познаніями законодательным трудам, имеющим целыо доставить моим подданным новый кодекс законов. Это дело столь близко моему сердцу, и я придаю ему такое высокое значеніе, что не могу не желать воспользоваться при его совершеніи вашими знаніями и опытностью. Я предпишу коммисіи, на которую возложено исполненіе этого дела, прибегать к вашему содействію и обращаться к вам с вопросами. Между тем примите мою искреннюю благодарность и прилагаемый при сем подарок (souvenir), в знак особеннаго уваженія, которое я к вам питаю.

„Александръ.

Вена, 10 (22) апреля 1815".

К письму Государя был приложен драгоценный перстень, в футляре, запечатанном Императерскою печатью, который Бентам возвратил не вскрытым Высокому дарителю, при письме, заключавшем в себе объясненіе такого поступка тем, что, имев счастіе пріобрести хорошее мненіе Его Величества, он считает денежную ценность не имеющею значеніе. Далее следовало подробное изложеніе прпчин, по которым желаніе Государя воспользоваться услугами Бентама в указанном ему порядке не могло принести никакой пользы. Вместо того, чтобы поручить ему, (как предполагал он сам), составленіе проекта вполне, по какой-либо значительной части полнаго кодекса, Государь писал ему, что „коммисія получить предписаніе прибегать к его содействію и обращаться к нему с вопросами". По мненію Бентама: „в таком важном деле, человек способен предлагать вопросы другим только в той мере, в какой сам владеет предметом. Следовательно—будет одно из двух : или эти лица довольно способны, чтобы вести дело, не обращаясь с вопросами к другим, или, считая себя вполне способными к порученному им делу, станут предлагать вопросы pro forma, заранее приняв на себя их решеніе, и тогда полученные ответы окажутся— либо согласными с этим решеніем, т. е. безполезными, либо несогласующимися с принятым предрешеніем, и в таком случае, исходя от иностранца, хотя и имеющаго некоторое понятіе об этом деле вообще, но незнакомаго с особенностями страны, где ведется дело, без всякаго сомненія, будут отринуты".

Далее—Бентам пишет о Розенкампфе, как о человеке совершенно неспособном и питающим к нему явное нерасположеніе. По словам Бентама: „он скорее согласился-бы послать ответы марокскому императору, чем к коммисію под таким начальством".....

„При составлены полнаго кодекса законовъ—какой по видимому предполагается в Россіи — либо когда приготовляется один из обширнейших его отделов, как-то: уголовный, гражданскій, или кон-ституціонный, относительно публичности, при веденіи этого дела, могут быть приняты два способа: негласный, или закрытый, и гласный, или открытый, при закрытом способе, дело ведется одним лицом, или несколькими лицами, назначенными Государем, и остается в тайне, пока не явится в свете вооруженными силою закона; при открытом-же способе, кодекс, до выхода в свет во всеоружіи закона, делается известным публике, наравне с литературными произведеніями, с целью—если не прямо заявленною, то подразумеваемою — вызвать замечанія частных лиц (выраженныя приличным образом). В настоящем случае, коммисія предложить негласный способ веденія дела, потому что, при таком способе, неспособность членов коммисіи, как-бы ни была она велика, будет скрыта до тех пор, пока обнаруженіе ея окажется уже слишком поздним, чтобы отвратить сделанный ею вред, между тем, как пригласном веденіи дел этот вред был-бы обнаружен во-время.“

По мненію Вентама—„настоящій случай (приготовленія вновь полнаго кодекса) совершенно отличался от обыкновеннаго законодательства (изданія частных законов), которое, по обширности государства, устройству правительства, состоянію общества и недостатку времени, не допускает предварительной гласности. Напротив того, при составленіи новаго кодекса являются возможность обсудить дело и потребность в известной медленности. За тем, ежели кодекс, начертанный по повеленію Государя коммисіею, выйдет в свет, то остается решить: будет-ли он вооружен силою закона, или издадут его в виде проекта, представленнаго обсужденію публики вообще, либо какой-нибудь определенной ея части? В первом случае, если он составлен дурно, то вред от него начнется немедленно без всякой возможности к его отвращенію; во втором-же, будет возможность предупредить вред; но что может побудить посторонняго человека к тому, чтобы подвергать сомненію превосходство закона, уже в некоторой степени одобреннаго правительством? Да ежели-бы и принял кто на себя такую роль, то офиціальный советник, пользующійсядоверіем правительства, может уверить Государя, что замечанія на закон не заслуживают никакого вниманія, и что автор их наглый человек, от котораго нельзя ожидать никакой полезной услуги."

Изложив в сильных выраженіях вред. могущій произойти от негласнаго составленія законов, Бентам продолжаетъ:

„Подумайте, Государь, о той ответственности— той страшной ответственности, которая легла-бы на Вас, если-бы Вы заставили судьбу сорока милліонов людей, так сказать, висеть на нитке, при столь важном труде, составленном — не могу не повторить этого—столь мало способными руками.... Следуйте открытому способу: примите—не от моей только, но от всякой другой руки, что-бы ни приносила она—план для делаго кодекса, для части его и отдельныя замечанія, и тогда никакая тягость подобнаго рода не будет лежать на совести Вашего Императорскаго Величества. Все бремя ответственности иадет: во первых, на совесть самих добровольных работников; во вторых, на совесть мыслящей, хотя и не участвующей в труде части публики, собирать мненія которой — на основаніи того-же всеохраняющаго принципа гласности—будет стараніем Вашего Величества. Еслибы даже сужденія этого многолюднаго трибунала оказались ошибочны, Вы, Государь, сделав для избежанія ошибок все, что в силах человека сделать, будете свободны от всяких упреков самому себе, как и от всяких иорицаній."

За тем, обратись к собственному проекту, Бентам, писал, что, вместе с изданіем этого труда, надлежало вызвать указаніе несовершенств его. Для поощренія к тому — „пусть автор каждаго подобнаго сообщенія получить пособіе, вполне или частью, для издержек печатавія и на бумагу.... Но существенная предосторожность, без которой произошлобы вредное самооболыценіе вместо полезнаго пріобретенія указаній, состоит в том, что это пособіе должно быть безразлично даваемо всякому представляющему замечанія. Если, во вниманіе того, что надлежить выбирать наиболее достойное, такой выбор будет предоставлен одному человеку или одному собранію людей, то пособіе получать только те, коих сообщенія будут соответствовать личным целям этих судей, а, напротив того, во всех случаях, когда, или в содержаніи сообщенія, или в его авторе, найдется что-либо не соответствующее этим личным целям, почти наверно результатом будет не публикадія, а задержка замечаній, каковы-бы ни были их достоинства." Бентам полагал, что упражненіе в таких занятіях образовало-бы школу законодательства, из которой можно было-бы выбирать, для занятія должностей по этому ведомству, людей, представивших наиболее убедительныя доказательства своей к тому способности.