Далее—он поставляете на вид выгоды, которыя произойдут от составленія проекта иностранною рукою:

„1. Никаких стесненій для свободной критики. Как никто не будет ни бояться, ни надеяться чего-либо от руки составившей проект, то каждый туземный глаз станет искать в нем ошибок, а не достоинствъ.

„2. Предположив, что проект, войдя в кодекс, получит силу закона, никто не подумает, чтобы обязан был тем фаворитизму автор, находящейся вдалеке, без связей, и даже лично неизвестный Государю. При таких обстоятельствах, предпочтеніе его труда пред другими непременно будет приписано удовлетворительности его для предположенной цели.

„8. Ероме того, еслибы автором был Англичанину то в самой Англіи не было-бы недостатка в критике, и во всяком случае тамошнія обозренія (review) не могли-бы, не противореча своим интересам, оставитв без критики такое произведете и старались-бы найти в нем несовершенства всякаго рода, действительныя и мнимыя.“

Сравнивая с предполагаемою школою законодательства существовавшее тогда ведомство кодификаціи (Коммисію составленія законов), Бентам приводил, из доклада, ею представленнаго Государю 28 февраля 1804 года, факт, что: „с 1700-го по 1804-й год, в теченіе 104-х лет, существовали коммисія за коммисіей, ведомство за ведомством, оклады за окладами, и—все таки ничего не сделано. За тем, в 1804 году, является коммисія в новой форме, проходит еще одиннадцать лет, и—опять ничего не сделано.... Таким образом только растрачивались деньги, хотя из этого не выходило ничего. “

Предлагая свои собственные труды на суд публики, без исключенія кого-бы то ни было из комментаторов, Бентам требует, чтобы к каждой части труда—и даже к каждому слову, где потребует его важность — были присоединяемы объясне-нія, служащія указаніем основстій (reason) соответственности всего того, что лредлагается для принятія в кодекс. Повелгьпія без основаній составляют только обнаруженіе воли сильнаго, который требует повиновенія от безпомощнаго."

За темъ—Бентам, обращаясь к обещанію, которое он дал князю Адаму Чарторыскому — содействовать своими советами изданію кодекса для Польши, предлагал ограничить свой труд составленіем польских уголовных и гражданских законов. „Ваше Величество видите мою навязчивость— писал он. — Но почему мне стыдиться ея? Мне не нужно—ни денег, ни власти, ни высокаго сана, ни даже благосклонности: мне нужва только вероятность принести пользу...."

К сожаленію, безкорыстное, честное предложеніе Бентама не имело дальнейших последствій, и знаменитый юрист был принужден отказаться от своей задушевной идеи—принести пользу Россіи(5).

В отношеніи к положительному законодательству, в государственном совете возбуждены были министром юстиціи Трощинским вопросы: 1) могут-ли подходить под Всемилостивейшій манифесту в 80-й день августа 1814 года изданный, преступники по первым двум пунктам и святотатцы? и 2) подлежит-ли в полной мере прощенію, по точной силе помянутаго манифеста, делатели фалыпивых ассигнацій? По первому из сих вопросов, государственный совет, в общем собраніи 16 ноября, положил, на основаніи 18-й статьи манифеста, что всякое преступленіе, за которое положена по законам смертная казнь, не может подлежать прощенію. По второму-же вопросу, государственный совет, в общем собраніи, изложил мненіе, что „деланіе фальшивых ассигнацій должно почитать преступленіем, не токмо равным частному грабежу, но некоторым образом превосходящим оный, ибо оно в точном его смвісле еств ни чтЬ иное, как грабеж общественный", и потому такіе преступники не могут подходить под Высочайшій манифест 80 августа, и на основаніи 17-й статьи его только избавляются от телеснаго наказанія. Об исполненіи обоих мненій государственнаго совета было предписано сенатскими указами, 14 декабря 1814 года (6).

Литература и Журналистика. Общество Арзамас. Цензура. Основаніе и успехи Россійскаго Библейскато общества. Административный раснориженія по министерству народнаго просвеіценія. Частный пожертвоваванія на пользу просвещенія и благотворительности.

(1812—1815 г.).

Век Александра І-го был временем процветанія нашей отечественной литературы, и даже грозное нашествіе Наполеона не остановило ея успехов, хотя и литераторы, наравне с прочими своими согражданами, принимали участіе в обороие отечества. Жуковскій, задумавшій воспеть князя Владиміра и посвятившій несколько лет жизни труду приготовительному к своей поэме, вступил поручиком в московское ополченіе, отправился к арміи и находился в Бородинской битве. Батюшков участвовал в прусском походе 1807 года, в шведской войне 1808—1809 годов и в войне 1813 года. Князь Вяземскій, в казачьем мундире Мамоновскаго полка, находился при безстрашном Милорадовиче. Сам Карамзин хотел оставить монументальный труд свой и идти на защиту дорогой ему Россіи. Но тяжкая для нас година Отечественной войны была временем развитія не од-

12

них лишь вещественных сил Россіи; въэту достопамятную эпоху развились, окрепли, и духовныя силы нашей родины.

Перед сраженіем при Тарутине, в виду пылающей Москвы, Жуковскій написал стихотвореніе „Певец в стане русских воинов", сделавшее автора известным всей Россіи; в 1813 году, была напечатана его-же баллада „Светлана", а в 1814-м „Посланіе Императору Александру" обратило на автора особое вниманіе Императрицы Маріи Феодоровны. В следующем году, летом, Жуковскій был представлен Государыне Сергіем Семен. Уваровым. Императрица удостоила поэта продолжительною беседою о минувшей войне, о тревогах и радостях своих, в отсутствіи Августейшаго сына (’). Несколько времени спустя, первое изданіе стихотвореній Жуковскаго, чрез князя Александра Никол. Голицына, было поднесено Государю, который назначил автору пенсію в 4000 рублей. „Слава достойная—писал онъ—есть для меня теперь тоже, что благодарность" (2).

Война 1812 года прервала труд Карамзина— „исторію, не варварскую и не постыдную для царствованія Александра I," и заставила его удалиться с семейством в Нижній Новгород. Но возвратясь, в іюне 1813 года, в Москву, он продолжал свои усиленныя занятія, и в 1815 году уже были готовы восемь томов „Исторіи Государства Россійскаго"(3). Считая долгом, в званіи исторіографа, представить двенадцати-летній труд свой лично Государю, Карамзин, в генваре 1816 года, отправился в Петербурга (4).