А затем мама Светы поинтересовалась: «Ну, что новенького в школе, девушки»?

— О, много чего, теть Маш! — опережая дочку, первой отвечает пятнадцатилетняя подруга с набитым ртом. — Но главное: это наш новый учитель географии… Молоденький, хорошенький такой… только что из института.

— Все девчонки в него сразу втюрились, — подключилась к разговору Светлана.

— И вы тоже? — иронично спрашивает женщина.

— А почему мы должны быть исключением? — отвечает дочка, подмигивая подруге.

— Забавно, забавно, — улыбается мама Светы, — ну, ладно, влюбчивые красавицы, амуры побоку, садитесь-ка за учебники.

Вечером звонит Наташка, которая забыла у Светки свой дневник, и просит, чтобы та захватила его в школу. Девчонки болтают о всякой ерунде, в том числе и о том, кто в каком прикиде пойдет завтра в школу, с распущенными волосами или с заколками… Опять вспоминают учителя географии…

Женщина слушает наивную болтовню и улыбается, качая головой.

Дочь кладет телефонную трубку и, мельком взглянув на мать, сидящую на диване, вдруг замечает, как меняется ее лицо. Улыбка становится немного грустной, затем вообще сходит с ее лица. По лицу словно пробегает тень. Женщина цепенеет, очевидно, вспоминая что-то — далекое и не очень приятное… Она долго смотрит в одну точку, не мигая. Так долго, что дочка начинает щелкать пальцами у нее перед глазами.

— Мам, тебя глючит, что ли?

Женщина чуть вздрагивает, как бы возвращаясь в настоящее.

— Ну, и словечки у тебя…

— Тебе пригрезилось что-то? — не унимается дочь.

— Нет. Пригрезиться может только будущее. А вспоминается — быль, — уклончиво ответила мать.

— И это как-то связано со школой? — неожиданно проинтуичила дочь.

— Да, это связано со школой.

— И ты мне никогда об этом не рассказывала?

— Никогда…

— А старшенькой сестричке, наверное, рассказывала, — чуть обиженно и, продолжая наседать, сказала Света.

— И старшей тоже не рассказывала… Как-то не пришлось…

— А, может, хотя бы мне все-таки расскажешь?

— Да что-то не очень хочется…

— Но почему, мам?

— Может быть, потому, что это не очень приятная история… А память — таково уж ее свойство — блокирует то, о чем не хочется вспоминать…

Дочка с любопытством посмотрела на маму и пристроилась с ней рядышком на диване.

— Как интересно и загадочно… — И после явно затянувшейся паузы, вопрошающе взглянув на маму, вновь полюбопытствовала, — что ж это такое, что связано со школой, и о чем нельзя рассказывать сегодня?

— Ну, отчего же нельзя? — все еще неохотно отозвалась мать, думая о своем. — А, впрочем, ты ведь теперь от меня не отстанешь все равно… Ну, что ж, тогда слушай…

— Эта история началась, когда я училась в шестом классе, — вздохнув глубоко, начала свой рассказ женщина. — Мне было тогда двенадцать лет… Это было время, когда твоя мама носила пионерский галстук, ездила в пионерский лагерь, шефствовала над «октябрятами» из второго класса «А», была почти отличницей и ходила в школу с туго заплетенной косой, повязанной красивым бантом…

— О-о-о, — при этих словах, Света мечтательно прикрыла глаза, пытаясь перенестись в то время и представить маму в образе шестиклассницы.

— И добавь ко всему этому — какие-то бесконечные школьные слеты, смотры строевой пионерской песни, игру «Зарница», бесконечный сбор макулатуры и металлолома и какое-то нескончаемое соревнование за право называться лучшим классом, лучшей школой, — продолжала женщина. — И представь меня: марширующую, рапортующую и салютующую пионерское «всегда готов» на фоне всей этой строгости, разговоров о нравственности и моральном облике подрастающего строителя коммунизма. В общем, идеология счастливого детства советской страны в действии…

И вот эта двенадцатилетняя девочка — то есть я — пионерка, почти отличница и активистка — вдруг начинает ощущать, что вся отлаженная система воспитания и всеобщего оптимизма окружающей жизни начинает рушиться…

— Интересно, что же это такое могло быть? Цунами, землетрясение? — чуть иронично перебила мамин рассказ дочка.

— Я вдруг начинаю замечать, что наш классный руководитель относится ко мне не так, как ко всем остальным ученикам. Причем, для постороннего взгляда это совершенно незаметно… Это ощущаю только я…

— То есть … то есть… ты хочешь сказать, что …

— Я хочу сказать, что ты ведь безошибочно можешь определить, допустим, одноклассника, который к тебе испытывает симпатию? Интуитивно… Или по каким-то другим признакам. Так ведь?

— Конечно, конечно, — весьма самодовольно ответила дочка. И вдруг стукнула себя по лбу.

— Вау! Не хочешь ли ты сказать, что этот классный руководитель влюбился в свою ученицу, которая пребывала почти в детском возрасте? А сколько же лет ему было?

— Лет пятьдесят.