Вечером — марш-бросок обратно. После ужина объявил политинформацию, но провел её сам. В разрезе исторического экскурса, как я люблю. Слушали с интересом. Даже не дремали (кому охота испытать моим кулаком грудную клетку на ударную прочность).

А утром явился в сильно возбуждённом состоянии ротный — Александр Тимофеевич Степанов, с порога начал орать на меня. Оказалось, что я иду под трибунал за самоволие, самосуд и.т.д. и т. п. Ну, не старшина, а Мамай-разбойник. Я молчал, молчал, потом не выдержал:

— Товарищ лейтенант госбезопасности, если не прекратите на меня орать — отправлю в больницу с переломами челюсти и рёбер. Если не устраивает стиль моего командования — прошу написать рапорт на имя вышестоящего командования, отдать меня под трибунал или расстрелять меня лично. Но, орать на меня — я не позволю!

Последнюю фразу я проорал так, что сам оглох. Но Санёк сразу успокоился, уже тише продолжил:

— Старшина Кузьмин, по факту совершённых вами деяний вами занялась военная прокуратура. Вы отстранены от командования ротой. Я же объявляю вам выговор!

— А, вот это — пожалуйста. Разрешите доложить о проделанной работе?

— Докладывайте.

Я доложил. Принёс план-график боевой учёбы, график-показатель стрельб, другие графики (а что вы хотели — экономист это не специальность, а диагноз, как говорит моя жена).

— Как штаб какой поработал, — ротный был удивлён.

— А вы, Александр Тимофеевич, думали, я тут только опричиной занимаюсь? Не спится мне, болит всё, вот и сижу допоздна, думаю, бумажки мараю.

— Ладно, прости за крик. Сорвался я зря. Рассказывай, что было-то?

— Чтобы не терять времени до твоего выздоровления, как старшина роты, принял командование. Но, рота оказалась не ротой, а толпой ментов…

— Как?

— Это так милиционеров называют.

— Кто?

— Не важно. Тебе рассказывать или отвлекать меня ерундой будешь?

— Рассказывай.

— Толпа махновцев, многие пьяные. Принял решение восстановить порядок. А для этого требуется приучить этих…, в общем дисциплине. А дисциплина состоит из трех компонентов: авторитет командира, угроза сурового наказания, четкости и ясности целей и задач.

— Во-на, как. Как ты всё по полочкам разложил.

— Мы договаривались, что ты не отвлекаешь. Ещё раз — не буду рассказывать.

Он замахал рукой.

— Первые два составляющих можно было в данной ситуации применить в комплексе. Надо было выявить фокус-группу…

— Какую группу?

— Заткнись! — осадил я ротного и продолжил: — И неформального анти-лидера, как раз больше всего и мешающего действиям командира, подрывающего его авторитет и разлагающего моральный климат коллектива. Таких можно перевоспитать, перетянуть на свою сторону, но это если время не поджимает. А проще — удалить из команды. В данном случае, ещё и продемонстрировать степень суровости и решимость в исполнении наказания. Парочке сломал челюсти, этому уроду прострелил ногу, отправив в больницу, исключив из команды.

— Этот оглашенный в госпитале такую бучу поднял! А Натан Аароныч посмеивается. Я не понял — чего он, а оно вон оказывается как.

— Натан знает меня. Ну, и последний компонент — чёткость и ясность целей. Над этим работаем. И ты — в первую очередь. Не с руки мне твоё одеяло на себя тянуть — своего за гланды. За эти дни все свои проекты забросил. А знаешь, это хорошо, что вся рота слышала, как ты орал, да и я орал. Они уже знают, что я — зверь. Пусть думают, что ты — зверь ещё страшнее.

Ротный рассмеялся от души, но тут же скривился от боли.

— Болит ещё, — объяснил он, хотя и так понятно.

— Только ты их не расслабляй. Гоняй и в хвост, и в гриву. Я тут план накидал, подправишь, если что.

— Для этого столько марш-бросков?

— Не только. Должны привыкнуть, жиры растрясти. Как ты думаешь, каким средством передвижения будет перебрасываться твоя рота на фронте? Очнись, Саша, какие авто? Какие дороги? Под огнём и самолётами? А бензин, откуда возьмёшь? Хорошо если для подвоза боеприпасов наскребём. На своих двоих, Санёк, на своих двоих. И всё оружие и имущество роты — на хребте. И лесами, оврагами, ночами, если не хочешь всех под авианалётом потерять. Так что, ещё пару дней побегают налегке, потом в полной выкладке, а потом и в бронниках.

— Да как в них бегать-то?

— А в атаку как ходить? Я же эти два дня с ними в «доспехе» бегал. Тяжело, но зато, когда вечером снимаю — как взлетаю! Привыкнуть надо к нему, чтобы как гимнастёрка стал, удобным и родным, только тогда от него польза. Мы же пехота, а не танки.

Ротный опять рассмеялся, теперь придерживая бок рукой. Отсмеявшись, посерьёзнел: