Размером с ящик, обшитая деревянными панелями ниша в стене из бамбука и глины похожа на обычные алтарные альковы селян. В ней хранятся посмертные таблички родителей Отане и треснутая ваза с несколькими зелеными веточками. Проверив дверную задвижку дважды, Отане вынимает вазу и сдвигает заднюю панель. В этом маленьком тайнике хранятся настоящие сокровища дома Отане и ее рода: с белой глазурью, с голубым орнаментом, с трещинками, запыленными от древности, статуэтка Марии — самы, матери Иису — сама и Владычицы Небесной, изготовленная давным-давно по подобию Каннон, богини милосердия. Она держит ребенка на руках. Дедушка дедушки Отане, как гласит история, получил ее от одного святого человека по имени Хавьер, приплывшего в Японию из Рая на волшебном летающем корабле, который тянули золотые лебеди.

Отане опускается на отзывающиеся болью колени с четками из желудей в руках.

— Святая Мария — сама, мать Адана и Ева, которые украли у Бога — доно священный плод хурмы, Мария сама, мать Паппы Марудзи, с его шестью сыновьями на шести каноэ, которые пережили великий потоп, очистивший все земли, Мария, мать Иису — сама, которого распяли на кресте за четыреста серебряных монет, Мария — сама, услышь мою…

«Треснул сучок… — Отане задерживает свое дыхание, — …под ногой человека?»

Большинство из десяти или двенадцати семейств в Курозане, обосновавшихся в деревне раньше других, были, как и семья Отане, тайными христианами, но соблюдать осторожность следовало всегда. Никто не пощадит ее седые волосы, если узнают о ее веровании; лишь отказ от своей веры и выдача всех ее последователей могут заменить смерть ссылкой, но тогда Сан — Петоро и Сан — Павро отвергнут ее у ворот рая, а когда морская вода станет маслом и мир загорится, она упадет в ад, называемый Бенбо.

Травница убеждена, что снаружи никого нет.

— Дева Мать, это Отане из Курозане. Снова эта старуха молит Богоматерь помочь госпоже Аибагаве в храме Ширануи и охранить ее от болезней, и прогнать злых духов и… и опасных мужчин. Пожалуйста, верните ей все, что у нее взяли.

«Не ходило даже слухов о том, — думает Отане, — что из монастыря когда-либо отпускали молодую монахиню».

— Но если эта старуха просит слишком много у Марии — самы…

Боль в одеревеневших коленях Отане расползается к бедрам и лодыжкам.

— …пожалуйста, просто скажите госпоже Аибагаве, что ее подруга, Отане из Курозане, думает…

Что-то стучит по входной двери. Отане ахает. Пес вскочил, рычит…

Отане опускает деревянную панель, когда в дверь стучат второй раз.

Пес лает. Она слышит мужской голос. Она приводит в порядок ящик. Она возвращает на место вазочку.

После третьего стука идет к двери и громко говорит:

— Здесь нечего украсть.

— Это, — отвечает слабый мужской голос, — дом травницы Отане?

— Могу я сначала спросить имя моего почтенного гостя в столь поздний час?

— Джирицу Акатокияму, — отвечает гость, — так меня звали…

Отане удивлена, услышав имя аколита учителя Сузаку.

«Может, Мария — сама, — задается она вопросом, — приложила к этому руку?»

— Мы видимся в Гостевом доме храма, — продолжает голос, — дважды в год.

Она открывает дверь занесенной снегом фигуре, завернутой в теплые одежды и с бамбуковой шляпой на голове. Он переступает порог, и снег влетает с ним.

— Садитесь к огню, аколит, — Отане захлопывает дверь. — Плохая ночь. — Она ведет его к деревянной табуретке.

С усилием он освобождается от шляпы, капюшона и горных сапог.

Он выдохся, лицо осунувшееся, глаза не от мира сего.

«Вопросы потом, — думает Отане. — Сначала он должен согреться».

Она наливает чаю и обжимает кружку его замерзшими пальцами.

Расстегивает застежки промокшего плаща монаха и укутывает его шерстяною шалью.

Мускулы его шеи трещат, когда он пьет чай.

«Возможно, он собирал растения, — размышляет Отане, — или медитировал в пещере».

Она ставит на огонь котелок с остатками супа. Они не говорят ни слова.

— Я сбежал с горы Ширануи, — внезапно возвещает Джирицу. — Нарушил клятву.

Отане потрясена, но сейчас он может умолкнуть от одного не вовремя сказанного слова.

— Моя рука, эта рука, моя кисточка: они узнали, раньше меня.

Она толчет корня ноги, ожидая слов хоть с каким-нибудь смыслом.