«Возможна ли женщине мертвой хвала?..»: Воспоминания и стихи
вернуться

Ваксель Ольга Александровна
Шрифт:

«Какие чудеса бывали на земле…»

Какие чудеса бывали на земле, Какие радости возможны в мире этом! И познавать и воспевать поэтам Господь, дающий зрение, велел. И никогда цветами новых песен И новых радостей не переполню сердца. За веру малую прощаю иноверца, Мне каждый день по-новому чудесен. 27 сентября 1922

«Тебя, последняя, лелею и пою…»

Тебя, последняя, лелею и пою, Возлюбленная смерть, сознательное счастье, Когда сольется мир, разделенный на части И призывающий к иному бытию, Когда в такую тишь, гудящую стозвонно, И глубь безмерную, которой видно дно, Открою тесное, тяжелое окно, Я снова сделаюсь и мудрой, и влюбленной. О, смерть далекая! Зову тебя и жду, Не смею прошептать: «Ах, отчего так медлишь?» В моем окне — заржавленные петли — Стекло неровное раздвоило звезду. Как птицей маленькой взовьюсь в твои чертоги, Как окрылится выросшее «я», Там будет прошлого Великий Судия, За все карающий и все-таки не строгий, И ты, прекрасная, возьмешь мою тоску И легкость новую мне дашь за эти муки, Твои незримые ласкающие руки Меня стремительно и властно повлекут. Там, в этом мире яркого покоя, Останутся свершенные дела, Чтоб память жизнями прошедшими цвела И чтоб душа провидела иное. 27 сентября 1922

«Последние еще не родились…»

Последние еще не родились, Они во мне, их частый пульс трепещет… Как я люблю неназванные вещи, Которых смысл во времени повис. Те новые слова, прочтенные недавно, Что древней свежести и святости полны, Такие жданные в полуденные сны, Поющие еще светло и неотравно. Их неожиданная ранит красота, Наполовину выдумана легкость, Их слушая, жизнь расцепляет когти, И позволяет мысли улетать. О как бы мне не отравить тебе вчерашних Изжитых слов тоскою голубиной!.. Пойду взглянуть на яркие рябины, И легкий пар на черных теплых пашнях. 7 октября 1922

«Ну, помолчим минуту до прощанья…»

Ну, помолчим минуту до прощанья, Присядем, чинные, на кончике дивана. Нехорошо прощаться слишком рано, И длить не надо этого молчанья. Так будет в памяти разлука горячей, Так будет трепетней нескорое свидание, Так не прерву посланьем ожиданья. Не приходи, разлюблен, ты — ничей. Так сохраню засохшие цветы, Что ты, смеясь, мне положил за платье, И руки сохранят желанными объятья, И взоры дальние останутся чисты. 7 ноября 1922

«В розовом шелке утренних зорь…»

В розовом шелке утренних зорь Нежные звезды снежинок медлительны. Ветер, молчи и, уже немучительный, Песням рассвета торжественно вторь. Пой о прозрачности неба безлунного, О неподвижности меркнущих звезд, Света воспой восхитительный рост В безднах эфира вечного, юного. Вторь голосам снегирей красногрудых, Шелесту веток под снегом летящим. Утрами нежными чаще и чаще Верю в летящее издали чудо… Снег перестал, и последние тучи Небо открыли, такое безбрежное, Нужностью мудрою, Божьею, нежною, Память которой не мучит. 7 ноября 1922

«Такие крупные звезды в небе…»

Такие крупные звезды в небе, Такие прозрачные капель струи! Мне кажется, жду я весну вторую, Лишь слышу их звонкий хрустальный лепет. И в ветках кружатся стаями птицы. Грачи прилетели? Нет, это вороны… И снова кажусь молодой и влюбленной Оттого, что былое теперь не снится. О, как сохранить мне мудрость покоя, Такую прозрачность ноябрьского свода, Чтоб дальняя мне не приснилась свобода, Чтоб счастьем чужим не считать прожитое? 8 ноября 1922

«Не хочу, чтобы меня утешали…»

Не хочу, чтобы меня утешали: Я не брошенная, не вдова. И обиженною называть Не посмеете, как вначале. Я — разумнейшая из невест — Сохранила свободу птичью, Но подкравшемуся безразличью Отягчить мой судил крест. Только времени проходить, Только памяти засыпать, Звездных братьев моих толпа Вся вместилась в моей груди. Этот ужас пустыни пусть Обожженная жмет ладонь — Этой боли моей не тронь, Как мою священную грусть. 8 ноября 1922

«Когда ты пишешь, склонясь прилежно…»

Когда ты пишешь, склонясь прилежно, И отблеск лампы на тонких пальцах, Я думаю: «О, если бы в пяльцах Узор мне вышить, простой и нежный… Простой и строгий, как жизнь поэта, Такой же точный, как мысль скитальцев, Скитальцев мудрых…» Точеных пальцев Не смеешь вынуть из круга света… Когда ты клонишь лицо над белой, Еще нетронутой бумагой, Зажгусь торжественной отвагой Оруженосца, мой рыцарь смелый. Тебе пошлю я мысль привета. (Умрут в душе глухие стоны.) Держи мой мир в руке точеной, В кругу негреющего света… 1922