Когда миновалась суматоха, капитанъ снова заплъ, а миссъ Эмли пристала къ нему должнымъ порядкомъ. Дуэтъ былъ осыпанъ рукоплесканіями, и, конечно, онъ заслуживалъ еще большей похвалы, если взять въ соображеніе совершенную самостоятельность пвцовъ. Миссъ Эмли пла свою часть нисколько ни обращаясь въ капитану, а капитанъ плъ такъ громко, что не имлъ ни малйшей идеи о томъ, что совершалось другимъ голосомъ. Окончивъ послдніе осьмнадцать тактъ одинъ-одинешенекъ, онъ изъявилъ свою признательность за рукоплесканія общества съ тмъ видомъ самоотверженія, который всегда принимаютъ на себя мужчины, когда воображаютъ, что они сдлали что-то для общества, хотя вовсе не понимаютъ, въ чмъ состоитъ настоящее дло.

— Теперь, сказалъ мистеръ Перси Ноаксъ, который только что вышелъ изъ носовой каюты, гд дятельно занимался разливкой вина: — если только миссъ Бриггсы обяжутъ насъ чмъ нибудь до обда, то, я увренъ, мы буденъ находиться въ полномъ восторг.

При этомъ намек по всему собранію пронесся шопотъ восхищенія, который часто удается слышать въ обществ, когда никто не иметъ самаго отдаленнаго понятія о томъ, къ чему относятся его одобрительныя выраженія. Три миссъ Бриггсъ скромно взглянули на свою мама; мама съ видомъ одобренія взглянула на своихъ дочерей, а мистриссъ Тонтонъ съ презрніемъ взглянула на всхъ ихъ. Миссъ Бриггсъ попросили подать свои гитары, и нсколько джентльменовъ произвели довольно серьёзныя поврежденія въ футлярахъ, стараясь другъ передъ другомъ выказать свое усердіе. Вслдъ за тмъ представилось весьма интересное пробованіе трехъ маленькихъ ключиковъ отъ трехъ помянутыхъ футляровъ и мелодраматическое выраженіе ужаса при вид оборванной струны. Началась продолжительная настройка, натягиванье и перетягиванье струнъ; завинчиванье и отвинчиванье колковъ, въ теченіе чего мистриссъ Бриггсъ ревностно доказывала окружающимъ ее безпредльную трудность игры на гитар и намекала на удивительный успхъ своихъ дочерей въ этомъ мистическомъ искусств. Мистриссъ Тонтонъ шептала сосдамъ своимъ, что это «невыносимо!», а миссъ Тонтоны показывали видъ, какъ будто он сами умли играть за этомъ инструмент, но не играютъ потому, что пренебрегаютъ имъ.

Наконецъ миссъ Бриггсы съ жаромъ принялись за дло. Это была новая испанская пьеса для трехъ голосовъ и для трехъ гитаръ. Дйствіе было электрическое. Вс взоры обращены были на капитана, который, какъ пронесся слухъ, однажды проходилъ съ полкомъ своимъ чрезъ Испанію, и который, безъ сомннія, долженъ быть хорошо знакомъ съ тамошней національной музыкой. Капитанъ былъ въ восторг. Этого было достаточно; тріо потребовали повторить, рукоплесканія была всеобщія, и никогда еще Тонтоны не пpeтерпвали такого совершеннаго пораженія.

— Браво! браво! восклицалъ капитанъ: — браво!

— Премило! не правда ли? спросилъ мастеръ Самуель Бриггсъ, съ видомъ самодовольнаго директора ярмарочнаго зрлища.

Между прочимъ, эта были первыя слова, произнесенныя имъ со вчерашняго вечера.

— О - чаровательно! возразилъ капитанъ, размахнувъ рукой: — вос — хитительно!

— Самый нжный, плнительный инструментъ! сказалъ старенькій джентльменъ съ лысой головой, цлое утро возившійся со зрительной трубой, въ стекла которой мистеръ Гарди влпилъ огромную черную облатку.

— Случалось ли вамъ слышать когда нибудь португальскій тамбуринъ? спросилъ забавный джентльменъ.

— А слышали ли вы когда нибудь тамъ-тамъ? сурово спросилъ капитанъ, не теряя случая похвастать своими путешествіями истинными и мнимыми.

— Что такое? спросилъ Гарди, въ крайнемъ изумленіи.

— Тамъ-тамъ.

— Нтъ, не слышалъ.

— Вы не слышали, значитъ, а гумъ-гумъ?

— Никогда.

— Что же это за гумъ-гумъ? въ одно время спросили нсколько молоденькихъ лэди.

— Въ бытность мою въ Остъ-Индіи (замтьте! новое открытіе — капитанъ бывалъ въ Остъ-Индіи!)…. въ бытность мою въ Остъ-Индіи, мн случилось однажды остановиться за нсколько тысячь миль отъ нашихъ постоянныхъ квартиръ, и именно, при посщеніи моего задушевнаго друга Рамъ-Хударъ-Доссъ-Азуфъ-Олъ-Булара — варварски славнаго малаго. Однажды вечеромъ, мы расположились по веранд, передъ самой его виллой, наслаждаться ароматическимъ гукахомъ, какъ вдругъ насъ поразило довольно странное обстоятельство. Мы увидли, что тридцать-четыре его кит-ма-гара (у него было огромное имніе) да столько же консумаровъ приближались къ дому съ грознымъ видомъ и съ сильнымъ боемъ въ тамъ-тамъ. Рамъ вскочилъ на ноги….

— Кто, кто, вы изволили сказать? спросилъ лысый джентльменъ, чрезвычайно заинтересованный.

— Рамъ…. Рамъ-Хударъ….

— О! сказалъ старый джентльменъ: — будьте такъ добры, извините меня; признаюсь вамъ откровенно, мн никогда не случалось слышать подобнаго названія; но, сдлайте милость, продолжайте.

— …. вскочилъ на ноги и выхватилъ пистолетъ. «Гэлвсъ», сказалъ онъ, «душа моя», — онъ всегда звалъ меня «душа моя», — «Гэлвсъ», оказалъ онъ, «слышишь ли ты этотъ тамъ-тамъ?» «Слышу», отвчалъ я. Блдное до этого лицо его приняло самое страшное выраженіе; черты лица его исказились и весь онъ дрожалъ отъ сильнаго внутренняго волненія. «Видишь ли ты этотъ гумъ-гумъ?» спросилъ онъ. «Нтъ», сказалъ я, пристально вглядываясь вдаль. «Ты не видишь?» спросилъ онъ. «Клянусь честью, не вижу», отвчалъ я, «и, что еще боле, я вовсе не знаю, что такое гумъ-гумъ», сказалъ я, признаюсь, въ это время я такъ и думалъ, что онъ тутъ же и повалится. Онъ отвелъ меня въ сторону и съ выраженіемъ сильнаго безпокойства, котораго я никогда не забуду, едва внятнымъ шопотомъ сказалъ мн….

— Обдъ на стол, сударыни! прервала жена буфетчика.

— Позвольте, сударыня, сказалъ капитанъ и, въ то же время прилагая дло къ слову, повелъ миссъ Джулію Бриггсъ въ каюту съ такой непринужденностью, какъ будто разсказъ его совершенно былъ оконченъ.

— Какое необыкновенное обстоятельство! воскликнулъ тотъ же самый старый джентльменъ, не переставая соблюдать величайшее вниманіе.

— Какой удивительный путешественникъ! сказали молодыя лэди.

— Какое замчательное названіе! воскликнулъ джентльменъ, нсколько сконфуженный хладнокровнымъ окончаніемъ дла.