— Мн очень бы хотлось, чтобы онъ кончилъ свой разсказъ, сказала старая лэди. — Чрезвычайно было бы интересно узнать, что такое гумъ-гумъ.

— Клянусь Юпитеромъ! воскликнулъ Гарди, теряясь до этого времени въ безпредльномъ изумленіи. — Не знаю, что это такое въ Индіи, но въ Англіи гумъ-гумъ, мн кажется, есть тоже самое, что и гумбугъ [2] .

— Какое непросвщеніе! какая зависть! сказалъ почти каждый, спускаясь въ каюту, съ полной врой въ изумительныя приключенія капитана Гэлвса.

Гэлвсъ оставался на весь день единственнымъ львомъ отборнаго общества. Впрочемъ, удивляться нечему: безразсудство, дерзость и вообще все чудесное часто служитъ лучшими проводниками въ общесгво.

Въ это время общество уже достигло опредленной для прогулки цли и готовилось возвращаться во свояси. Втеръ, дувшій имъ попутно въ теченіе цлаго дня у сдлался при поворот совершенно противнымъ; небо постепенно застилалось тучами; небо, вода и берегъ приняли мрачный, тяжелый, свинцовый цвтъ. Послдніе полчаса дождь только накрапывалъ, а теперь онъ начиналъ лить. Втеръ крпчалъ очень быстро, а рулевой весьма утвердительно выражалъ свое мнніе, что скоро будетъ шквалъ. По временамъ легкое движеніе парохода, казалось, предваряло, что это движеніе будетъ посильне и дойдетъ даже до крайне непріятнаго, если только втеръ усилится. Каждый кусокъ дерева на пароход начиналъ скрипть, какъ будто пароходъ нагруженъ былъ платяными корзинами. Морская болзнь, или такъ называемая качка, иметъ нкоторое сходство съ врою въ появленіе призраковъ: почти вс боле или мене имютъ убжденіе, но весьма немногіе ршаются признаться въ томъ. Точно такъ и при этомъ случа большая часть общества старалась выразить на лиц своемъ совершенное счастіе, между тмъ какъ въ душ ихъ происходило совершенно противное.

— Неужели идетъ дождь? спросилъ вышеупоминутый джентльменъ, когда вс расположились за столъ, претерпвъ при этомъ всвозможныя стсненія.

— Кажется, идетъ, но, вроятно, маленькій, отвчалъ мистеръ Перси Ноаксъ, разговоръ котораго едва былъ слышенъ, вслдствіе того, что дождевыя капли сильно стучали въ палубу.

— Неужели свжетъ втеръ? спросилъ кто-то другой.

— Нтъ, не думаю, отвчалъ Гарди, чистосердечно желая убдить себя въ противномъ, потому что сидлъ подл самой двери, и втеръ едва не сдувалъ его съ мста.

— Не безпокойтесь: скоро совершенно будетъ ясно! сказалъ мистеръ Перси Ноаксь самымъ веселымъ голосомъ.

— О, конечно! въ одинъ голосъ воскликнулъ весь комитетъ.

— Въ этомъ нтъ ни малйшаго сомннія! провозгласили остальные члены общества, которыхъ все вниманіе обращено было теперь на весьма серьёзное занятіе: сть, рзать, пить вино и прочее.

Неровное дйствіе машины становилось очень замтно. Огромная часть холодной баранины, поставленная въ одномъ конц стола, трепетала какъ бланманже; прекрасный филей трепеталъ; нсколько языковъ, разложенныхъ на блюда несоразмерной съ ними величины, производили изумительныя эволюціи, бросаясь изъ стороны въ сторону, или съ одного конца на другой, подобно мух въ опрокинутомъ стакан. Нжное пирожное тряслось до такой степени, что невозможно было подавать его гостямъ, и прислуга съ отчаяніемъ отказалась отъ этой попытки. Столъ дрожалъ и колебался какъ лихорадочный пульсъ; казалось даже, что ноги его слегка сводило судорогами…. Короче сказать, все ршительно тряслось, качалось, колебалось, скрипло и брянчало. Казалось, что палубные бимсы только затмъ и были сдланы, чтобъ производить головокруженіе, слдствіе чего во многихъ пожилыхъ джентльменахъ обнаружилась угрюмость. Едва только буфетчикъ подниметъ каминный приборъ, какъ онъ снова повалится; и чмъ спокойне старалась лэди и джентльмены помститься на стульямъ, тмъ сильне стулья старались, по видимому, ускользать изъ подъ нихъ. Пронеслось нсколько зловщихъ требованій на маленькую рюмку водки; лица всего общества постепенно подвергались самымъ чрезвычайнымъ измненіямъ, а одинъ изъ джентльменовъ внезапно выскочилъ изъ за стола, безъ всякой уважительной на то причины, и бросился наверхъ съ невроятной быстротой, къ величайшему вреду самому себ и буфетчику, который въ тотъ же самый моментъ спускался съ лстницы.

Но вотъ собрали и скатерть со стола, поставили десертъ и наполнили рюмки. Качка парохода увеличивалась; нкоторые члены общества находили въ положеніи своемъ что-то неопредленное, непостижимое, и на видъ казались какъ будто только что пробужденными отъ крпкаго сна. Молодой джентльменъ въ очкахъ, находившійся нсколько времени въ колеблющемся состояніи — одну минуту свтлый и веселый, а слдующую за тмъ мрачный и унылый, какъ вертящійся маякъ на морскомъ берегу — совершенно неожиданно выразилъ свое желаніе предложить тостъ. Посл нсколькихъ неудачныхъ попытокъ сохранить свое вертикальное положеніе, молодой человкъ распорядился прицпить себя лвой рукой къ средней ножк стола и началъ слдующій спичъ:

— Лэди и джентльмены! между нами есть джентльменъ…. даже, можно сказать, совершенно незнакомый намъ человкъ (при этихъ словахъ какая-то грустная мысль поразила оратора; онъ остановился и показался чрезвычайно страннымъ), котораго таланты, котораго путешествія, котораго веселость….

— Извините, пожалуста, Эдвинсъ, быстро прервалъ его мистеръ Перси Ноаксъ: — Гарди, мой другъ, что съ тобой?

— Ничего, отвчалъ «забавный джентльменъ», въ которомъ, кажется, столько и оставалось жизни, чтобы произнесть три послдовательныхъ слога.

— Не хочешь ли немного водки?

— Нтъ! отвчалъ Гарди голосомъ, въ которомъ обнаруживалось сильное негодованіе, и стараясь показать какъ можно боле твердости: — къ чему мн водки?

— Не хочешь ли выйти на палубу?

— Нтъ, не хочу!

Это было сказано съ самымъ ршительнымъ видомъ и такимъ голосомъ, который легко можно было принять за подражаніе чему-то неопредленному; голосъ этотъ столько же имлъ сходства съ голосомъ морской свинки, какъ и со звуками фагота.

— Пожалуйста, извините меня, Эдвинсъ, сказалъ вжливый Перси: — я полагалъ, что другъ нашъ нездоровъ. Сдлайте милость, продолжайте.

Молчаніе.

— Сдлайте одолженіе, продолжайте.

— Мистеръ Эдвинсъ ушелъ! вскричалъ кто-то изъ общества.

— Сдлайте милость, извините меня, сэръ, сказалъ буфетчикъ, подбгая къ мистеру Ноаксу. — Прошу васъ извинить меня, но я долженъ сказать вамъ, сэръ, что джентльменъ, который только что вышелъ на палубу, — тотъ самый, у котораго зеленыя очки, — находится въ весьма нехорошемъ состояніи; а молодой человкъ, который игралъ на скрипк, говоритъ «что если не принесутъ ему водки, то онъ не можетъ отвчать за послдствія. Онъ говоритъ, что у него остались жена и двое дтей, которыхъ существованіе рушится вмст съ разрушеніемъ парохода, чего онъ ждетъ каждую минуту. Флейтистъ былъ тоже очень нездоровъ, но теперь ему гораздо лучше.