Но когда, привлечонная громкими голосами, мистриссъ Мёгфордъ вышла изъ гостиной съ тми дтьми, которыя еще не легли спать — когда, увидвъ, что Мёгфордъ снимаетъ сюртукъ, она начала кричать — когда, заглушая ея голосъ, Мёгфордъ сталъ ругаться и грозить кулакомъ Филиппу, спрашивая, какъ этотъ негодяй сметъ его оскорблять въ его собственномъ дом, тогда бдная Шарлотта въ дикомъ испуг выскочила изъ кэба, побжала къ мужу, который весь дрожалъ и ноздри его раздувались отъ гнва. Мистриссъ Мёгфордъ бросилась впередъ, стала передъ мужемъ, и назвавъ Филиппа трусливымъ скотомъ, спросила, неужели онъ нападётъ на этого низенькаго старика? Тогда Мёгфордъ бросилъ сюртукъ на полъ и съ новыми ругательствами вызывалъ Филиппа на бой. Словомъ, исторія вышла самая непріятная, по милости запальчивости мистера Филиппа Фирмина.

Примирить этихъ людей было невозможно посл такой ссоры, какая была описана въ послдней глав. Единственная возможность къ миру заключалась въ томъ, чтобы держать этихъ людей врозь. Если они встртятся, они накинутся другъ на друга. Мёгфордъ всё уврялъ, что онъ совладаетъ съ долговязымъ помощникомъ редактора, который не умлъ владть кулаками. Въ молодости Мёгфорда драка была моднымъ искусствомъ и старикъ всё еще врилъ въ свою ловкость.

— Но говорите мн, возражалъ онъ: — что этотъ человкъ высокъ, какъ лейб-гвардеецъ, я свалилъ бы его съ ногъ въ дв минуты.

Я очень радъ и для Шарлотты и для Филиппа, что онъ не подвергнулся этому. Онъ чувствовалъ такой гнвъ къ своему хозяину, какой, я полагаю, чувствуетъ левъ, когда на него нападаетъ собака. Мн не хотлось бы быть этой собакой, да мой скромный и миролюбивый характеръ вовсе не побуждаетъ меня сражаться съ львами.

Хорошо было мистеру Филиппу Фирмину выказывать свою гордость и лишать себя насущнаго хлба, по какой филантропъ подалъ бы ему четыре соверена и четыре шиллинга, какъ платилъ ему каждую субботу мистеръ Бёджойсъ, кассиръ Пэлль-Мэлльской газеты? Я скажу, что моего друга ожидадо еще большее угрызеніе, чмъ потеря денегъ, когда онъ узналъ, что мистриссъ Ульси, въ которую онъ бросилъ камень, была самая почтенная женщина.

— Мн хотлось бы пойти и броситься её въ ноги, говорилъ Филиппъ въ своихъ энергическихъ выраженіяхъ. — Если я увижу этого портнаго, я попрошу его стать мн на голову и затоптать меня своими каблуками. О, стыдъ! стыдъ! Неужели я никогда не научусь состраданію къ моимъ ближнимъ и вчно буду врить лжи, которую разсказываютъ мн люди? Когда я встрчу этого негодяя Трэйля въ клуб, я приколочу его; какъ онъ смлъ чернить репутацію честной женщины!

Друзья Филиппа упрашивали его, ради общества и спокойствія, не распространять дале этой ссоры.

— Еслибы, говорили мы: — каждая женщина, очернённая Трэйлемъ, имла защитника, который давалъ бы Трэйлю пощочины въ клуб, какимъ пошлымъ, драчливымъ мстомъ сдлался бы этотъ клубъ! Любезный Филиппъ, разв вы слышали, чтобъ Трэйль сказалъ доброе слово о мущин или женщин?

Этими и подобными тому убжденіями мы умли сохранить миръ. Да; но какъ найти другую Пэллъ-Мэльскую газету? Еслибы у Филиппа было семь тысячъ фунтовъ, приносящихъ три процента, его доходъ былъ бы не боле того, который онъ получалъ изъ врнаго банка Мёгфорда. Ахъ, какъ удивительны способы и средства! Когда я подумаю, что эта самая строчка, это самое слово, которое я пишу теперь, принесётъ деньги, я теряюсь въ почтительномъ изумленіи. А мой ближайшій сосдъ, который каждый день ходить въ должность съ зонтикомъ въ рукахъ? А другой сосдъ, докторъ? А булочникъ, посылающій хлбъ по утрамъ? и всё эти кормитъ этихъ людей! Ахъ, слава Богу за это! Я надюсь, другъ, что ни вы, ни я не слишкомъ горды для того, чтобы просить насущнаго хлба и благодарить за него.

Бдному Филиппу не оставалось теперь ничего кром Европейскаго Обозрнія, основаннаго таинственнымъ Трегарваномъ. Съ какимъ удовольствіемъ жена моя слушала длинное и напыщенное объясненіе Трегарваня. Эта хитрая женщина нисколько не показала, что ей надолъ его разговоръ. Она расхвалила его Филиппу за глаза и не позволила сказать ни слова въ осужденіе ему. Какъ докторъ щупаетъ вашу грудь, вашу печонку, ваше сердце, вашъ пульсъ, ослушиваетъ ваши лёгкія, такъ и она аскультировала Трегарвана. Разумется, онъ не имлъ ни малейшаго понятія, что эта дама льститъ ему, надуваетъ его, а думалъ, что онъ очень свдущій, краснорчивый человкъ, видвшій и читавшій многое и имвшій пріятную методу сообщать свои познанія, и что эта дама была умная женщина, весьма естественно желавшая пріобрсти еще боле познаній.

Намъ предстояло большое затрудненіе — заставить Филиппа прочесть собственныя статьи Трегарвана въ Обозрніи. Сначала онъ сказалъ, что не можетъ помнить ихъ, стало быть не кчему ихъ и читать. А новый хозяинъ Филиппа имлъ привычку длать искусные намёки на свои статьи во время разговора, такъ что нашъ другъ Филиппъ находился какъ на экзамен при каждомъ свиданіи съ Трегарваномъ, мнніе котораго о свободной торговл, о такс на солодъ, объ умыслахъ Франціи, и мало ли еще о чомъ, можно было принять или опровергнуть, но слдовало, по-крайней-мр, знать. Мы заставили Филиппа прочесть вс статьи его хозяина, мы длали Филиппу вопросы объ этихъ статьяхъ, а жена моя такъ потакала этому жалкому члену парламента, что я дрожалъ при мысли, съ какому лицемрію способенъ ея полъ. Что если эти хитрости и притворства, которыми она опутываетъ другихъ, употребитъ она со мною? Ужасная мысль! Нтъ, ангелъ! для другихъ ты можешь быть ласковой лицемркой, для меня ты олицетворенное чистосердечіе! Другіе мущины могутъ быть обманываемы другими женщинами, но я не поддамся ничему подобному.

Намъ положили жалованье, какъ редактору. Намъ кром того платили за наши статьи. Это Обозрніе доставляло намъ порядочный доходецъ и мы желали, чтобъ это продолжалось вчно. Мы могли написать романъ. Мы могли доставлять статьи въ ежедневную газету. Мн кажется, что жена моя даже принялась кокетничать съ Кросстикскимъ бишопомъ, чтобы доставить Филиппу пасторскій приходъ, и хотя она съ негодованіемъ отвергала это обвиненіе, не угодно ли ей объяснить, почему проповди бишопа такъ расхваливались въ Обозрніи?