И хозяинъ разстался съ своимъ подчиненнымъ нсколько разгорячившись. Мёгфордъ даже говорилъ со мною о непокорности Филиппа.

— Что его онъ вздумалъ лишать себя куска хлба? Поговорите съ нимъ объ этомъ, мистеръ Пенденнисъ, а то мы поссоримся, а мн этого не хотлось бы для его жены, такой деликатной бдняжечки.

Всякій, кто зналъ характеръ Филиппа такъ какъ знали мы, зналъ также, какъ мало совты и увщанія дйствовали на него.

— Боже мой! сказалъ онъ мн, когда я старался убдить его принять примирительный тонъ съ его хозяиномъ: — или вы хотите, чтобъ я сдлался рабомъ Мёгфорда? Онъ, пожалуй, станетъ ругать меня такъ, какъ ругаетъ наборщиковъ. Онъ иногда заглядываетъ ко мн въ комнату, когда разсержонъ, и такъ вытаращитъ на меня глаза, какъ будто хочетъ схватить меня за горло, а потомъ скажшетъ слова два и уйдёть, и я слышу, какъ онъ бранитъ наборщиковъ въ корридор. Я увренъ, что скоро онъ примется и за меня. Я говорю вамъ, рабство начинаетъ остановиться ужасно. Я просыпаюсь во ночамъ со стономъ, а бдная Шарлотта тоже проснётся и спроситъ: "- Что съ тобою, Филиппъ?" А я отвчаю. "- Это ревматизмъ." Ревматизмъ!

Разумется, друзья Филиппа обращались къ нему съ пошлыми утшеніями. Онъ долженъ быть кротокъ въ своёмъ обращеніи. Онъ долженъ помнить, что его хозяинъ не родился джентльмэномъ, и что хотя онъ былъ грубъ и пошлъ въ разговор, сердце у него доброе.

— Нечего мн говорить, что онъ не джентльмэнъ, я это знаю, отвчалъ бдный Филь. — Онъ добръ къ Шарлотт и къ малютк это правда, и его жена также. Но всё-таки я невольникъ. Онъ меня кормить. Онъ еще меня не прибилъ. Когда я былъ въ Париж, я не такъ сильно чувствовалъ свои оковы. Но теперь он невыносимы, когда я долженъ, видть моего тюремщика пять разъ въ недлю. Моя бдная Шарлотта, зачмъ я вовлёкъ тебя въ эту неволю?

— Я полагаю затмъ, что вамъ нужна была утшительница, замтила одна изъ совтницъ Филиппа. — А неужели вы думаете, что Шарлотта была бы счастливе безъ васъ? Чей домъ счастливе вашего, Филиппъ? Вы сами сознаётесь въ этомъ, когда бываете въ лучшемъ расположеніи духа. У кого нтъ своей ноши? Вы говорите иногда, что вы повелительны и запальчивы. Можетъ-быть ваше невольничество, какъ вы это называете, полезно для васъ.

— Я самъ обрёкъ на него себя и её, сказалъ Филиппъ, повсивъ голову.

— Разв она раскаявается? спросила его совтница. — Разв она не считаетъ себя счастливйшей женой на свт? Посмотрите, Филиппъ, вотъ записка, въ которой она это говоритъ вчера. Угодно вамъ знать о чомъ эта записка? прибавляетъ утшительница съ улыбкой, — Она проситъ рецептъ того кушанья, которое вамъ понравилось въ пятницу; она и мистриссъ Брандонъ приготовятъ это кушанье для васъ.

— И вы знаете, говоритъ другой другъ Филиппа:- что она сама охотно изрубила бы себя въ куски и подала вамъ съ сливочнымъ соусомъ.

Это было неоспоримо справедливо. Разв друзья Филиппа не длали справедливыхъ замчаній, когда посщали его въ огорченіи? Бдный Филиппъ не былъ терпливъ, но еще терпніе его не лопнуло. Я не стану подробно описывать эту часть его карьеры и выставлять моего друга голоднымъ и бднымъ. Онъ теперь обезпеченъ, слава Богу! но онъ долженъ былъ пройти черезъ трудныя времена. Онъ никогда не выставлялъ себя геніальнымъ человкомъ, не былъ и шарлатаномъ, которому легко прослыть геніемъ.

Черезъ шесть мсяцевъ издатель нью-йоркской газеты убжалъ изъ этого города, унеся съ собой тощую кассу, такъ что сотрудничество въ этой газет не принесло нашему другу ровно ничего. Но если одна рыба поймана и съдена, разв не осталось больше рыбъ въ мор? Въ это самое время, когда я находился въ уныніи относительно длъ бднаго Филиппа, Трегарвану, богатому корнуэлльскому члену парламента, показалось, что Верхняя Палата пренебрегаетъ его рчами и его взглядами на иностранную политику, что жена секретаря министра иностранныхъ длъ была очень невнимательна къ лэди Трегарванъ, и что пэрство, котораго онъ желалъ такъ давно, слдовало ему дать. Сэръ Джонъ Трегаринъ обратился къ литературнымъ и политическимъ господамъ съ которыми онъ былъ знакомь. Онъ хотлъ издавать Европейское Обозрніе. Онъ хотлъ обнаружить умыслы какого-то тайнаго могущества, которое угрожало Европ. Онъ хотлъ выставить въ настоящемъ свт министра, который пренебрегалъ честью своей страны и забываетъ свою честь, министра, надменность котораго англійскіе джентльмэны не должны боле терпть. Сэръ Джонъ, низенькій человкъ, съ мдными пуговицами, съ большой головой, который любитъ слышать свои голосъ, пришолъ къ писателю этой біографіи; жена писателя была у него въ кабинет, когда сэръ Джонъ излагалъ свои виды довольно подробно. Она слушала его съ величайшимъ вниманіемъ и уваженіемъ. Она съ ужасомъ услыхала о неблагодарности Верхней Палаты, изумилась и испугалась его изложенія умысловъ этого тайнаго могущества, интриги котораго угрожали спокойствію Европы. Она глубоко заинтересовалась идеей основать Обозрніе. Онъ, разумется, самъ будетъ редакторомъ, а… а…

Тутъ эта дама взглянула черезъ столъ на своего мужа съ страннымъ торжествомъ въ глазахъ; она знала, они оба знали, человка, который лучше всхъ на свт годился въ помощники сэру Джону — джентльмэна воспитывавшагося въ университет, человка отлично знавшаго европейскіе языки, особенно францаскій. Читатель наврно угадаетъ, кто былъ этотъ человкъ.

Трегарванъ давно покоится возл своихъ предковъ, Европа давно обходится безъ своего Обозренія, но учрежденіе этого органа принесло большую пользу Филиппу Фирмину и помогало ему доставлять своей семь насущный хлбъ. Когда въ дтской Филиппа появился второй ребёнокъ, онъ хотлъ перехать съ квартиры въ Торнгофской улиц, еслибы не настойчивыя просьбы Сестрицы.

Хотя у Филиппа Фирмина было очень признательное сердце, вс сознавались, что онъ бывалъ непріятенъ иногда, запальчивъ въ разговор и вспыльчивъ въ поступкахъ, и мы теперь дошли до того періода въ его исторіи, когда онъ имлъ ссору, въ которой, я съ сожалніемъ долженъ сказать, онъ былъ неправъ.

Я уже говорилъ, какъ давно Мёгфордъ и Филиппъ были раздражены другъ противъ друга.

— Если Фирминъ бденъ какъ крыса, это не причина, чтобъ онъ принималъ такое обращеніе и такъ важничалъ съ человкомъ, который даётъ ему насущный хлбъ, довольно справедливо доказывалъ Мёгфордъ. — Какое мн дло до того что онъ воспитывался въ университет? Чмъ я хуже его? Я лучше его мошенника отца, который тоже воспитывался въ университет и жилъ въ знатномъ обществ. Я самъ сдлалъ себ дорогу въ свт и содержалъ себя съ четырнадцати лтъ, да еще помогалъ матери и братьямъ, а этого не можетъ сказалъ помощникъ моего редактора, который даже самъ себя не можетъ содержать. Я могу получиь пятьдесятъ такихъ помощниковъ редактора какъ онъ, стоитъ только закричать изъ окна на улицу. Я теряю съ нимъ всякое терпнье!

Съ другой стороны, и Филиппъ имлъ привычку также откровенно высказывать свои мысли.

— Какое право иметъ этотъ человкъ называть меня просто Фирминъ? спрашивалъ онъ. — Я Фирминъ для равныхъ мн и моихъ друзей. Я работникъ этого человка за четыре гинеи въ недлю. Я ему заработываю эти деньги и каждую субботу мы квиты. Называть меня Фирминомъ и тыкать меня въ бокъ! Я задыхаюсь при мысли объ его проклятой фамильярности!

Эти люди не должны были сходиться и это была большая ошибка женскаго заговора, которая сблизила ихъ.