Лейкин Николай Александрович
Шрифт:
Заслыша шаги Сухумова, Раиса тотчасъ-же обернулась, поднялась со стула и стояла совсмъ смущенная.
XXIII
— Я желалъ-бы видть отца Рафаила, — началъ Сухумовъ, не входя въ столовую. — Онъ у себя?
— Отецъ Рафаилъ на урок, въ училищ, но онъ скоро долженъ вернуться, — отвчала Раиса, закутывая грудь въ срый пуховый платокъ, который былъ накинутъ у нея на плечи. — Вамъ неугодно-ли подождать?
— Видите… Я на минуту… Я халъ мимо… Мн только передать кое-что… Передать и объяснить. Можетъ быть можно видть матушку?
— Тетю?.. Она дома… Но она… Она моетъ ребенка… Она не одта…
Раиса совсмъ сконфузилась и покраснла.
— Вы потрудитесь приссть… Я ей сейчасъ скажу… — прибавила она. — Да и дяденька отецъ Рафаилъ долженъ сейчасъ придти… Пожалуйста присядьте…
— Благодарю васъ… Но зачмъ-же ее безпокоить… вашу тетю? Я могу вамъ передать и объяснитъ, а вы отдалите отцу Рафаилу… У меня бутылка вина…
Сухумовъ показалъ имвшійся у него въ рукахъ свертокъ, переступя порогъ столовой, поклонился старику-священнику, раскладывавшему на стол кости домино и все-таки прислъ на стулъ, съ котораго Раиса только-что согнала дремавшаго кота.
— Тетя сейчасъ… Я ей скажу… — проговорила Раиса и быстро вышла изъ комнаты, оставивъ Сухумова со старикомъ-священникомъ и двумя ребятишками. Старикъ сперва покосился на Сухумова, а потомъ произнесъ беззубымъ ртомъ, шамкая слова:
— Вино — напитокъ хорошій, кто его во благовременіи… Да… И отъ живота хорошо… И веселіе сердцу придаетъ… А если вино зря и безъ благовременія…
Сухумовъ привсталъ.
— Позвольте, батюшка, отрекомендоваться. Здшній помщикъ Сухумовъ… — произнесъ онъ, протягивая старику руку. — Вы, какъ я догадываюсь, тесть отца Рафаила будете, отецъ супруги отца Рафаила…
— Тесть, тесть… Ему свое мсто предоставилъ и вотъ теперь живу на поко у дочки, — продолжалъ шамкать старикъ, попробовалъ привстать, уперся руками въ столъ, но не могъ и продолжалъ сидть, прибавивъ:- Ноги-то только вотъ мои, какъ полнья… Ужъ извините… Недуженъ… Лчусь, но толку мало, совсмъ мало… — кряхтлъ старикъ и только теперь пожалъ протянутую ему Сухумовымъ руку. — Тесть, тесть… Все имъ отдалъ… Но только долженъ признаться, не очень-то они меня цнятъ и почитаютъ. Ужъ жаловался… въ консисторію жаловался на зятя… Владыки доложено… Жду ршенія… А дочка моя ему потатчица…
Старикъ взволновался и началъ блуждать мутными глазами, которые тотчасъ-же и заслезились. Бородка его тряслась, губы беззвучно шамкали. Онъ сталъ тяжело дышать.
Сухумову стало неловко слушать жалобы старика и онъ старался перемнить разговоръ, перенеся его на вино, которое привезъ съ собой.
— Отецъ Рафаилъ, зять вашъ, былъ такъ любезенъ, что, навстивъ меня, явился ко мн съ гостинцемъ, принесъ меду изъ своихъ ульевъ, а вотъ я въ отвтъ на его любезность привезъ ему бутылку хорошаго вина: мадеры.
Но старикъ не слушалъ Сухумова. Отдышавшись, онъ продолжалъ:
— А мн ужъ за восемьдесятъ лтъ… Дочка-то Настасья у меня послдняя… поскребышъ, такъ сказать. Старшій сынъ давно ужъ іеромонахомъ умеръ… Второй сынъ утонулъ… халъ черезъ рку на требу во время ледохода и перевернуло лодку. Давно это… Третій сынъ дьякономъ… и посейчасъ живъ, но не помогаетъ. Пишу… А онъ отвчаетъ: «семья… вы у дочки… у васъ зять»… А они не цнятъ, не помогаютъ…
Старикъ опять свелъ на жалобы и закашлялся. Показалась Раиса.
— Тетя сейчасъ придетъ… — проговорила она, прошла за занавску, которой была разгорожена комната, вынесла оттуда черную кофту и вмст съ ней опять удалилась.
Старикъ-священникъ все еще продолжалъ кашлять, держась за грудь. Лицо его налилось кровью.
Къ Сухумову подошелъ, поднявшись изъ-за стола, сынъ отца Рафаила, тотъ, который былъ поменьше, одтый въ бумазейную срую рубашенку безъ опояски и, длая серьезное лицо, сказалъ:
— Если у васъ гостинцы, то отдайте намъ съ Федей… Лавочникъ Аверьянъ Сергичъ всегда намъ отдаетъ.
Сухумовъ улыбнулся и тронулъ мальчика за плечо.
— Нтъ, голубчикъ, сегодня я безъ дтскихъ гостинцевъ… Но я вамъ привезу… Привезу или пришлю, — проговорилъ онъ.
— Лавочникъ Аверьянъ Сергичъ вчера былъ у папы и принесъ намъ винныхъ ягодъ… — продолжалъ ребенокъ. — Винныхъ ягодъ и финиковъ… Финиковъ мам.
— И врешь… Финиковъ мам онъ не принесъ… Мам онъ принесъ плитку постнаго сахару, — поправилъ брата второй мальчикъ, постарше, продолжавшій сидть за столомъ и ковырявшій у себя въ носу.