— А вы, Настасья Сергвна, должно быть пироги очень любите, — сказалъ появившійся докторъ:- потому когда-бы я ни пріхалъ — у васъ всегда пирогъ.

— Да вдь пирогъ самое выгодное кушанье, Нектарій Романычъ… Я вамъ откровенно говорю, — дала отвтъ попадья. — И вкусно, и не дорого. А ну-ка, накорми восемь ртовъ чмъ-нибудь другимъ! Къ тому-же у насъ теперь постъ. Да и ничего нтъ сытне пирога.

Минутъ черезъ десять, когда уже докторъ, Сухумовъ и отецъ Рафаилъ играли въ преферансъ, племянница отца Рафаила внесла подносъ со стаканами чая. На поднос стояли въ вазочкахъ два сорта варенья, медъ и лежало печенье въ плетеной изъ проволоки корзиночк.

— Тоже членъ семьи изъ домочадцевъ нашихъ… Племянница моя Раиса… — отрекомендовалъ ее Сухумову отецъ Рафаилъ. — Брата моего покойнаго, дьякона, дочка.

Сухумовъ привтливо поклонился и залюбовался ею. Она не была красавицей, но статна и отличалась замчательной миловидностью. Вся ея фигура такъ и ласкала взоръ. Веселые, кроткіе глаза смотрли успокаивающе. Посл того какъ Сухумовъ увидалъ ее въ прихожей, она тоже успла переодться. Теперь на ней была одта черная шерстяная юбка и голубая кофточка. Шею-же украшала черная бархотка, концы которой были свсившись на спин.

— Вы кушаете скоромное, такъ можетъ быть сливочекъ къ чаю-то прикажете?.. Я впопыхахъ-то и забыла поставить… — проговорила она, нсколько вспыхнувъ въ лиц, и тотчасъ-же опустила рсницы.

— Что вы безпокоитесь! Благодарю васъ… я съ вареньемъ… — пробормоталъ Сухумовъ.

— Раиса, скажи тетк, чтобы она на столъ два лишніе прибора доставила. Гости съ нами ужинать будутъ, — сказалъ священникъ племянниц. — Да пусть она тамъ селедочку, грибковъ солененькихъ… и все эдакое…

Играли не долго, не боле часу, посл чего появилась попадья и сказала:

— Ужъ какъ вы хотите, а у меня иначе пирогъ остынетъ. Пожалуйте за столъ… Простите, гости дорогіе, но посл доиграете… если не можете сейчасъ кончить.

— Да вдь мы можемъ и не кончать, а отложить игру до второго нашего посщенія — отвчалъ докторъ (и тотчасъ-же всталъ. — А посл ужина намъ пора домой… Моему больному нельзя долго засиживаться и надо пораньше спать лечь.

Поднялись и другіе партнеры и направились ужинать.

Въ столовой, разгороженной альковомъ, было душно и пахло деревяннымъ масломъ и дтскими пеленками. Подали постный пирогъ, одна половина котораго была начинена капустой, а другая рисомъ съ грибами и лукомъ, а затмъ уху и оладьи съ яблочнымъ вареньемъ. Сухумовъ, никогда до сихъ поръ не вшій постнаго, лъ почему-то пирогъ съ удовольствіемъ. Ребятишки за столъ посажены не были, не сидлъ и старикъ-тесть. Слышно было, какъ они шумли въ комнат рядомъ, куда имъ носила ду Раиса, прислуживавшая за столомъ.

Посл ужина Сухумовъ и докторъ распрощались съ хозяевами и ухали домой.

Докторъ Кладбищенскій ночевалъ у Сухумова. Хоть они и прохались отъ священника черезъ все село домой, но докторъ все-таки настоялъ, чтобы Сухумовъ передъ сномъ скатился нсколько разъ съ ледяной горы на двор ради прибавки моціона и самъ катался вмст съ нимъ на обмерзлой рогож. Ложась спать, они опять разговаривали о деревн, въ которой докторъ видлъ для Сухумова полное исцленіе отъ его недуговъ и опять указывалъ на возможность принесенія громадной пользы дятельностью въ земскихъ учрежденіяхъ.

— А чмъ хороша земская дятельность? Вы сами будете видть и ощущать плоды той дятельности, на которую вы себя посвятили, чего вы никогда не замтите, сидя въ какой-либо канцеляріи, — говорилъ докторъ. — Да-съ, земская единица, какъ теперь принято говорить, покажетъ вамъ все это, какъ на ладони. Случаются препятствія, преграды, палки въ колесахъ, но даже это будетъ васъ радовать, когда вы вспомните, что ихъ побороли.

Сухумовъ слушалъ и не возражалъ. Онъ уже соглашался съ докторомъ.

Ночью онъ спалъ спокойно. Кошмаровъ не было, что очень обрадовало и подняло его духъ.

Докторъ ухалъ рано, какъ только разсвло. Узжая, онъ рано поднялъ и Сухумова.

Провожая доктора, Сухумовъ спросилъ:

— Лкарства опять никакого?

— Никакого. Питаніе, воздухъ, разумный моціонъ и сонъ, — отвчалъ докторъ. — Вообще придерживайтесь природы. Впрочемъ, вотъ что… Сегодня вечеромъ, ложась спать, походите минутъ пять по спальн голымъ. А затмъ въ постель подъ одяло,

— Кнейпа придерживаетесь и вы? — улыбнулся Сухумовъ.

— Никакого Кнейпа. Просто здраваго смысла. Поры тла должны-же работать, такъ дайте къ нимъ доступъ свжаго воздуха, не смшаннаго съ испареніями тла. Ну, прощайте. Можетъ быть, навстите меня? — спросилъ докторъ. — Послзавтра я буду дома днемъ, если къ какому-нибудь трудному больному не позовутъ.

— Постараюсь, докторъ.

— Ну, вотъ прізжайте часамъ къ тремъ, если не будетъ большого мороза. Пообдаемъ. Впрочемъ, вы не подумайте, что я прошу отвтнаго визита. Я врагъ всего этого. А просто хлопочу, чтобы вы были больше на воздух.

— Постараюсь, докторъ, пріхать. Мн самому будетъ очень пріятно побывать у васъ! — крикнулъ вслдъ доктору Сухумовъ.

Оставшись одинъ, Сухумовъ задумался о жизни въ деревн. На деревню онъ вообще смотрлъ, какъ на нее смотрятъ петербуржцы, привыкшіе къ столичной жизни. Онъ допускалъ нкоторыя прелести въ деревенской жизни лтомъ, но совершенно отрицалъ ихъ зимой.