Лейкин Николай Александрович
Шрифт:
— Простите, что заставилъ себя ждать дорогихъ гостей, — заговорилъ онъ, сладко улыбаясь и пожимая руку Сухумову и доктору. — Нужно было преобразиться. Откровенно говоря, передъ ужиномъ мы ужъ всегда всей семьей по домашнему… Все долой… и налегк… Да къ тому-же у меня и мозоли… Очень радъ, очень радъ, что вы пожаловать изволили, Леонидъ Платонычъ… За особенное удовольствіе себ сочту, — еще разъ поклонился онъ Сухумову.
— Привезъ къ вамъ Леонида Платоныча въ многолюдіе. Очень ужъ онъ страдаетъ отъ одиночества, — сказалъ докторъ. — Отъ одиночества и тишины… И это наводитъ его на мрачныя мысли.
— Да, у насъ шумно. Такъ иногда шумно, что хотъ вонъ изъ дома бги, — отвчалъ священникъ. — Ребятишки… Нашли гд-то краснаго сандалу и вымазали нашего благо кота въ розовый цвтъ. Слъ тутъ какъ-то передъ обдомъ проповдь писать — никакой возможности… шумъ, гамъ, крики… Передрались и ревть начали… Ужъ ночью, когда улеглись вс, написалъ. Три ночи писалъ. Да и тесть у меня старикъ хуже малаго ребенка. Этому по ночамъ сна нтъ. Стонетъ. охаетъ, кашляетъ, а то и плачетъ.
— Боленъ онъ? — спросилъ священника Оухумовъ.
— Нтъ, просто такъ, отъ старости. Очень ужъ древенъ. Ну, что-жъ, чмъ васъ угощать прикажете? Чай-то ужъ это само собой… съ медкомъ, съ вареньемъ… А вы не хотите-ли съ нами потрапезовать запросто? Мы еще не ужинали. У насъ сегодня пирогъ съ капустой… Уха изъ окуней. У насъ теперь Филипповки. димъ постное.
— Что-же, мы не прочь. Мы къ вамъ вечерокъ провести пріхали, — сказалъ докторъ.
Сухумовъ только поклонился въ знакъ согласія.
Священникъ продолжалъ:
— Извините только за обстановку… Нтъ у насъ этого, какъ въ господскихъ домахъ… А запросто… Ужъ не обезсудьте. Докторъ знаетъ… Онъ у насъ свой человкъ… А я вотъ къ Леониду Платонычу обращаюсь…
— Что вы, батюшка… Мн даже совстно, что вы съ такими извиненіями… — пробормоталъ Сухумовъ.
— Нтъ, я къ тому, что вдь вы привыкли на простор, а у насъ тснота. Домъ маленькій, да и не для меня одного, а и для дьякона, который здсь на причетниковскомъ оклад… Вотъ все тутъ… У насъ нтъ даже столовой комнаты отдльной, а отгорожена она альковомъ отъ нашей спальни… Есть у меня кабинетикъ въ одно окно, но такая каморка, что двухъ кроватей и поставить нельзя. Тсно живемъ, очень тсно… Полъ-комнаты, кром того, тесть отнимаетъ. Дтская у насъ разгорожена. Въ одной половин дти съ племянницей спятъ, въ другой — тесть за перегородкой. Племянницу еще сироту, помимо тестя старика, содержу… А всего четыре комнаты да кухня… Ну, въ кухн-то ужъ, кром работницы, никого… А всего восемь ртовъ… Восемь ртовъ накормить надо.
Священникъ тяжело вздохнулъ и умолкъ. Вс сидли на креслахъ около переддиваннаго стола съ лампой и курили. Докторъ поднялся и сказалъ:
— Пойду и посмотрю вашихъ ребятишекъ. Ну, что опухшія железы у старшаго? Поддались растиранію? Всосалась опухоль?
— Да ничего ужъ нтъ теперь… Почти все прошло… Но младшій, Никита, обълся вчера моченой брусникой… забрался въ чуланъ и вволю… такъ мы его ужъ своими средствами… Ромашкой поили…
— Все-таки надо посмотрть, благо ужъ я у васъ… заушница заразительна. Нтъ-ли чего и у младшихъ… Не начинается-ли… А вы, батюшка, тмъ временемъ открывайте столъ, да давайте карты, Мы къ вамъ въ картишки сыграть пріхали… Это для развлеченія нашего больного помщика. Вы, Леонидъ Платонычъ, въ преферансъ играете? — спросилъ докторъ Сухумова.
— Игралъ когда-то. Но зачмъ? Если только для меня, то не надо. Посидимъ такъ… Посидимъ и поболтаемъ. Зачмъ непремнно карты! — отвчалъ Сухумовъ.
— Надо, надо. За картами про болзнь въ голову не лзетъ. Карты для больного человка и изобртены были… Для французскаго короля Карла Девятаго…
— Да… Но вдь Карлъ Девятый былъ сумасшедшій, — замтилъ Сухумовъ.
— Врно. Но сначала онъ былъ просто больной… Ставьте, ставьте столъ, отецъ Рафаилъ.
Докторъ удалился. Священникъ поставилъ на середину гостиной карточный столъ, раскрылъ его, досталъ карты, поставилъ подсвчники со свчами и говорилъ:
— Помимо своей семьи, двухъ содержу: тестя и двушку племянницу. Про племянницу я не говорю, она двушка работящая, женское духовное училище окончила, и мн въ семь даже подмога… Она и съ ребятишками, она и по хозяйству… ни отъ чего не отказывается… Пошить, повязать… Прямо, можно сказать, рукодльница… Но тесть — бремя… Больной да къ тому-же и сварливый старикъ… Ахъ, какой сварливый! Ну, а нести эту тяготу я обязанъ. Принялъ отъ него приходъ.
Священникъ опять тяжело вздохнулъ.
Вышла матушка-попадья — полная небольшого роста женщина, съ очень рдкими волосами, сильно расплывшаяся, съ широкимъ добродушнымъ лицомъ, въ срой шерстяной блуз и въ платк, съ свтлосинимъ бантомъ на груди.
— А вотъ и спутница моей жизни, мать командирша, Настасья Сергвна, супруга моя… — шутливо отрекомендовалъ ее Сухумову отецъ Рафаилъ.
Она протянула Сухумову руку я, улыбаясь, заговорила:
— Ужь извините, что позамшкалась… Все по хозяйству… Надо и то, надо и это… А семья большая… Прислуга у насъ есть, но пренеумлая да и лнивая… И все приходится самой… Сейчасъ сама пирогъ въ печку сажала… Отецъ Рафаилъ у меня человкъ избалованный и чуть пирогъ жесткій — сейчасъ браниться начинаетъ. Да что-жъ вы стоите? Прошу покорно садиться… предлагала она Сухумову и сама сла въ кресло.