— Ева лечилась у Лени? Вы в этом уверены?

— Абсолюно уверен.

— Давно?

— Лет пять, не меньше. Слышал, раньше она ходила в группу к Лагутину…

Евдокия его перебила:

— Правильно, я тоже в той группе была, но Лагутин считал Еву здорой. Он утверждал, что в той группе серьезно больна только я.

— И в чем заключалась ваша болезнь? — поинтересовался Кириллов.

Евдокия смущенно призналась:

— Я не такая как все.

— А в чем это заключается?

Краснея, она пожала плечами; Бродяга, сидящий у ног Евдокии, вдруг встал и слегка зарычал.

«Хозяйка, ты на меня рассчитывай! Я наглецов не терплю!» — прочитал Кириллов в собачьих глазах и поспешно сказал:

— Если не хотите, Дуняша, не говорите. И простите меня за бестактность. Я не должен был этот вопрос задавать.

— Ну почему, — возразила она, — вы от меня ничего не скрыли, и я с вами поделюсь. Вся беда от моей родовой болезни. Меня и Боба отец наградил нехорошими генами. Он сам был здоров и потому не хотел понимать как нам плохо, когда он чрезмерно строг. Из-за его постоянных придирок болезнь наша вышла наружу, а ведь могла и не выйти, будь он поласковей.

— Но в чем? В чем заключается ваша болезнь?

Евдокия вздохнула:

— В том-то и дело, что заключается наша болезнь во всем. Просто в жизни. Мы не умеем терпеть поражений. Всякая мелочь для нас трагедия, которая обостряет болезнь. Вот пример. В детстве я разобрала машинку Боба, а собрать не смогла. Папа меня поругал, и я так расстроилась, что всю ночь не спала. Потом у меня пропал аппетит и приключилась икота. Все закончилось тем, что я ушла.

— Как — ушла? — опешил Кириллов.

— Очень просто, ушла из этого мира. Окружила себя стеной безразличия: молчала, переживая поражение и не замечая вокруг ничего. Мир исчез; я одна для себя осталась. Хуже всего было то, что с возрастом я все больше и больше стала бояться своих поражений и вот тогда-то они на меня и напали. В самый ответственный момент я начинала так бестолково себя вести, что окружающие просто смеялись. Приступы мои участились и в конце концов я поняла, что обречена на одиночество. Ведь сидя дома с книжкой в руках трудно вызвать насмешки сверстников.

Вдруг просветлев, Евдокия глянула на Кириллова и призналась:

— Вот и все, я вам рассказала. И вроде мне легче стало. Теперь если что, вы в курсе. Ой, — вдруг радостно удивилась она, — я только сейчас заметила, что приступа не было! Ни разу! Это же чудо!

— Чудо? — удивился Кириллов. — Откуда возьмется приступ? Кажется, я вас не обижал.

— Не обижали, но вы для меня чужой. В таких случаях я обычно теряюсь, делаю все не так, потом страдаю, ругаю себя, а потом происходит приступ: икаю, есть не хочу…

Он напомнил:

— Я наблюдал у вас отменнейший аппетит.

— Точно! И я ни разу не икнула! И вообще мне с вами так же просто и хорошо, как с грязным бездомным псом!

— С псом? — поразился Кириллов, соображая как поступить: разобидеться или пропустить мимо ушей.

Но Евдокия мгновенно ему пояснила:

— С тех пор, как вышла наружу болезнь, я только с бездомными псами человеком себя ощущаю.

— Почему?

— Не знаю. Возможно, раз они грязные и очень облезлые, то не будут замечать и моих недостатков.

Кириллов задумчиво возразил:

— Вовсе нет. С бездомными псами вам хорошо потому, что вы можете смело им отдавать свою доброту. Вы считаете: «Им так плохо, что хуже не станет. Я, глупая недотепа, не смогу им уже навредить своей сердобольностью».

Евдокия с интересом на него посмотрела и зачарованно прошептала:

— Возможно вы правы. Породистых псов я не люблю.

— Дуняша, — воскликнул Кириллов. — Вы прелесть! Из-за своей болезни я чувствовал себя брошеным и одиноким, но теперь я спокоен. Теперь, когда и я тот грязный облезлый пес, который нуждается в помощи, я всецело могу на вас положиться. Меня вы не бросите и не предадите.

— Да, я вам помогу, хоть и очень боюсь мужчин.

— Я тоже женщин боюсь, но с вами все по-другому. Кстати, что плохого мужчины вам сделали? Почему вы их так боитесь?

Евдокия опять покраснела, но все же ответила:

— Потому что с ними и связаны все мои главные неприятности. Как только в поле зрения попадает симпатичный мужчина, я дура дурой. Наделав глупостей, обязательно его рассмешу, а сама получу стресс и заболею.

Кириллов искренне удивился:

— Да что же вы можете натворить? Я знаю вас больше суток и, уверяю, вы очень милы.