Приговор не произвел на Мишеля должного впечатления, зато Берту привел в смятение; в какое-то мгновение ей даже захотелось броситься в ноги молодому человеку, чтобы просить у него прощения за то, что она втянула его в такое опасное дело, и, уходя вечером с фермы, не могла скрыть своего волнения.

На следующий день она пришла к Мишелю ранним утром.

Всю ночь ее мучили кошмары, и такие жуткие, что она ни на минуту не сомкнула глаз.

Она видела словно наяву, как Мишеля поймали, арестовали и расстреляли!

Она пришла на ферму на два часа раньше, чем обычно.

Ничего нового не произошло; ничто не предвещало опасности.

День прошел как обычно: он был полон очарования и тревог для Берты и полон грусти и скрытых надежд для Мишеля.

Наконец наступил вечер, прекрасный летний вечер.

Берта высунулась в небольшое окошко, которое выходило в виноградник; она смотрела, как солнечный закат золотит высокие верхушки деревьев Машкульского леса, колыхавшиеся от ветра, словно зеленые морские волны.

Мишель сидел на постели и наслаждался нежными вечерними запахами, когда послышался стук колес, доносившийся со стороны дороги.

Барон бросился к окну.

Молодые люди увидели, как во двор фермы въехала коляска; навстречу ей с шапкой в руках выбежал Куртен; из коляски выглянула баронесса.

Увидев мать, Мишель почувствовал, как у него внутри похолодело.

Не оставалось сомнений, что она приехала за ним.

Берта перевела на него вопросительный взгляд, чтобы узнать, как ей себя вести.

Мишель указал на темный угол, похожий на чулан без двери, где она могла бы спрятаться и не пропустить ни слова из его разговора с матерью.

Она придаст ему силы, если незримо будет находиться рядом с ним.

Мишель не ошибся: не прошло и пяти минут, как он услышал скрип ступенек лестницы под ногами баронессы.

Берта бросилась в укрытие; Мишель уселся перед окном, словно ничего не видел и не слышал.

Дверь отворилась, и вошла баронесса.

Возможно, она пришла со своими обычными самыми суровыми намерениями, но, увидев Мишеля в неясном свете уходившего дня, такого же бледного, как серые сумерки наступавшей ночи, тотчас забыла все заранее приготовленные слова упреков и лишь протянула к нему руки, невольно воскликнув:

— О! Несчастное дитя! Наконец, я тебя вижу!

Не ожидая такой встречи, Мишель был тронут до слез и бросился в объятия баронессы со словами:

— Мамочка! Моя добрая мамочка!

И она тоже сильно изменилась: ее лицо хранило следы горьких слез и бессонных ночей.

Баронесса села или, вернее, упала в кресло, прикоснувшись губами к голове стоявшего перед ней на коленях Мишеля.

Наконец она обрела дар речи, и слова полились из ее исстрадавшегося сердца.

— Как! — спросила она. — Я нашла тебя в ста шагах от замка, где так много солдат?

— Матушка, чем ближе я к вам, — ответил Мишель, — тем меньше меня будут искать.

— Так ты не знаешь, что происходит в Нанте?

— А что?

— Военный трибунал выносит приговор за приговором.

— Пусть это волнует тех, кто попался, — ответил, рассмеявшись, Мишель.

— Это волнует всех, — возразила мать, — ибо те, кто еще на свободе, могут потерять ее в любой момент.

— Согласен! Но только не в доме уважаемого мэра, известного своими верноподданническими настроениями.

— И тем не менее это не помешало…

Баронесса не смогла закончить свою мысль, будто слова застряли в ее горле.

— Матушка, договаривай до конца.

— Вынести тебе…

— … смертный приговор, мне об этом известно.

— Как! Несчастное дитя, тебе все известно и ты так спокойно об этом говоришь?

— Матушка, уверяю тебя, что, пока я живу у Куртена, мне ничего не грозит.

— И что, этот человек к тебе хорошо относится?

— Его мне послало само Небо: он подобрал меня, когда я был ранен и умирал от голода, он принес меня к себе и с той самой поры кормит и прячет у себя.

— Признаюсь тебе, что у меня к нему было раньше какое-то предубеждение.

— Должен вам сказать, матушка, что вы ошибались.

— Хорошо, дорогое дитя, поговорим лучше о наших делах. Каким бы хорошим ни было это укрытие, тебе все же нельзя здесь оставаться.

— Почему?