Шрифт:
любимых ее цветов. Зина ставила розы в вазу, когда в ее комнату вошла мать.
Она молча посмотрела на цветы, потом на дочь и спросила:
– От него, что ли?
– От него, мама! – лицо Зины зашлось пунцовыми пятнами, в глазах
искрилась радость.
– Ну, так привела бы его, что ли. Хоть познакомиться, - осторожно
предложила мать.
Не помня себя от радости, Зина тут же позвонила Швецу и передала просьбу
матери. Слушая его ответ, девушка вдруг посерьезнела и только едва кивала
невидимому собеседнику.
– Так вот мама, - сказала она, положив трубку. – Константин Генрихович
считает не вправе знакомиться с тобой, пока он не разведен. Как только это
случится, он не замедлит представиться тебе. И просить моей руки, - она
хихикнула, как девчонка и кинулась целовать мать.
– Знать, из порядочных, - мать отстранила дочь и с нежностью глядела ей в
глаза. – Любишь его, что ли?
– Наверное, мама, - пожала плечами Зина. – Если это то, о чем в книгах
пишут…
– Книги книгами, а вам жить, - вернула ее мать на землю. – А ничего, что он
старше тебя на столько?
94
– Да что ты! Если бы ты знала, какой он крепкий, здоровый, не курит, зарядку
по утрам делает, в теннис играет! – перечисляла Зина все известные ей
достоинства профессора.
– Хорошо, если так, - согласилась мать и уточнила: - А когда он обещал
заявление-то подать?
– Через неделю возвращается из командировки его жена, и он намерен
серьезно поговорить с ней об этом.
– А в институте-то ему ничего не грозит за это? А по партийной линии? – не
унималась мать.
Зина вздрогнула. Вот это да! О самом главном она и забыла! И только сейчас
вспомнилось, как он тогда, в пылу раскаяния, обмолвился об этом, сам
понимая прекрасно, чем грозит развод!
Зина закусила губу и, надув щеки, опустилась на диван. Об этой на первый
взгляд мелочи она как-то и не подумала, совсем упустила из виду. А ведь
действительно, развод Швеца может поставить жирный крест на его научной
карьере. То, что он тогда, в пылу страсти, клялся в том, что перешагнет через
это, нисколько теперь не обольщало Зину: ну кто, добившись солидного
положения и славы, решится наплевать на все это ради мимолетного
увлечения, случайной, в общем-то, связи?
Случайной? Зина снова вспомнила крепкие объятия профессора, его нежные, никогда прежде не слышанные ею слова и подумала: «Может, это только
слова? Как у всех у них, сказала бы мама… Но ведь и я в романах читала, что
мужики могут всякого наговорить, лишь бы добиться своего…»
– Мама, это все не так просто, - промолвила Зина – только для того, чтобы
хоть что-то сказать встревоженной матери. – Он, я думаю, слово свое
сдержит, он человек искренний, - более твердо сказала она, а сама уже
сомневалась в душе. – Коллеги точно его поймут. А с партией… я уверена, 95
что в парткоме института его тоже поймут, не безнадежные же там сволочи
сидят…
– Сволочи, может, и не сволочи, а если установка имеется, они ни с чем не
посчитаются, - не сдавалась женщина. – Вон, на соседнем с нами заводишке
недавно, не слыхала, какой скандал поднялся?
– А что там случилось? – заинтересованно спросила Зина: крупица сомнения, зароненная матерью, разрасталась в ее сердце подобно набухающему зерну.
– То и случилось. Директор-то, достойный человек, орденоносец, можно
сказать завод поднял с нуля, так ведь дернул его нечистый влюбиться на
старости лет! И в кого? В свою секретаршу – есть там у него фря такая,
размазанная с головы до ног. Не знаю, что и нашел-то в ней. Тут ведь как
известно: седина в голову – а бес чуток пониже…
– Мама, ну ближе к сути, пожалуйста, - нетерпеливо перебила дочь.
– Ну вот, влюбился, на развод с женой подал. В парткоме прознали и приняли
меры, как водится. Развестись-то позволили, но тут же приказом
министерства его перевели с директоров - и куда, ты думаешь?