кафедру в десять утра. Захватите паспорт. Напишете заявление, отнесем на

подпись к ректору. Вы слышите меня?

– Да, слышу, - даже не сказала, а как-то едва слышно прошептала Зина и, набравшись решимости, уже громче выпалила: - Мне надо с тобой

поговорить… О нас с тобой… Это очень важно…

– Я понимаю, Зина, но мы все обсудим завтра на кафедре. Думаю, все

тонкости сумеем уладить. До свидания, - и он положил трубку.

«Ясное дело, не может ведь он при жене откровенничать, - успокаивала себя

Зина. – Завтра, все выяснится завтра. Ах, как бы дожить-то до завтра?»

– Мама, дай мне снотворное, - попросила она на кухне, где мать собирала

ужин.

– Что с тобой? – встрепенулась та.

– Нервничала весь день, ты же знаешь. Вряд ли смогу уснуть. А завтра с утра

на кафедру лететь.

– Оформляться? – спросила мать заинтересованно.

– Да, заявление подать.

– А про то… не говорила ему?

– Жена у него вернулась неожиданно. Нельзя ведь при ней. Да и я не стала

навязывать разговор.

– Правильно сделала, - одобрила мать. – Но завтра дай ему понять, что ты

намерена серьезно поговорить.

99

– Конечно. Для того и прошу снотворное, чтобы выспаться как следует, -

подтвердила дочь.

И выпив таблетку базинабитола, Зина через несколько минут провалилась в

глубокий, такой целительный после суточного напряжения сон…

– Отчаянная! – ласково пожурил ее Швец, когда они, оформив документы,

зашли в соседнее с институтом кафе перекусить и заказали филе кеты и по

бокалу шампанского. – Если до меня не дозваниваешься, значит, какие-то

сверхординарные обстоятельства! Она внезапно прилетела, позвонила утром

из Парижа перед вылетом. Я в Шереметьево, а самолет задержали на четыре

часа. Пока прилетела, багаж получили, домой добрались – вот тебе и вечер…

Ну что, за успешное разрешение нашего вопроса? – Он поднял бокал. – Дня

два-три, и ты – ассистент моей кафедры!

Они сделали по глотку, начали молча есть. Швец ел с аппетитом, тщательно

прожевывая и смакуя свежую рыбу.

– Это все хорошо, но я собственно, не за тем тебе звонила, - прервала его

эпикурейство Зина.

– Вот как? А зачем тогда? – удивился он, отложив вилку с ножом и во все

глаза смотря не нее.

– Мы с мамой… - она повертела в руках салфетку. Пыталась скатать из нее

вчерашнюю трубочку, потом нервно отбросила ее на край стола. – Ты как-то

мне говорил… помнишь… что подашь на развод … когда жена вернется…

– А-а-а, вон ты о чем, - облегченно вздохнул Константин Генрихович и снова

принялся за еду. – Тут, видишь ли, проблема не только семейная, здесь

затрагиваются отношения не только мужа и жены… То есть их, конечно,

отношения в первую очередь. Но понимаешь ли, резонанс…

100

Зина напряженно слушала, все больше убеждаясь в правоте матери. «Дура,

какая я дура! – ругала она себя. – Поверила… кому… Все они такие… права

мама… Плеснуть бы в это сытое лицо это пойло!» - Зина потянулась рукой к

бокалу и… отпила полный глоток.

– … и последствия могут быть очень неприятными, - продолжал Швец. – Так

что, я думаю, спешить нам не стоит…

– Но ведь ты обещал! – не сумев сдержаться, почти выкрикнула Зина. На них

стали оборачиваться с соседних столиков.

– Успокойся, пожалуйста, и дослушай меня, - профессор крепко взял ее за

руку повыше локтя. – Дослушай, что я хочу сказать. Месяц назад мне

поступило предложение из США, из Мэрилендского университета. Они хотят

заключить со мной контракт на три года. Хотят, чтобы я прочитал курс по

Серебряному веку для тамошних студентов. Теперь ты понимаешь, почему

этот развод так нежелателен. Ведь тогда меня могут попросту отсюда не

выпустить. А терять такое предложение… это надо быть по меньшей мере

недалеким человеком…

– Что же получается, - пытаясь оставаться хладнокровной, перебила его Зина.

– Ты тоже не многим отличаешься от… от других? Только и того, что ученый!

Этакий ученый пакостник, - она залпом допила шампанское и, не глядя ему в