не успокоюсь, пока досаду не запью!»

Почему-то все, бывшее с этой женщиной в прежней жизни, он сейчас

воспринимал особенно ранимо. Мобилизовав все силы, он изобразил на лице

полное спокойствие и развел руками:

– Да я ничего. Каждый имеет право на прошлую жизнь…

– Немного не так сказал, - поправила Зина, на глазах становившаяся

говорливой. – Не право на прошлую жизнь, а право на память об этой жизни.

– Ну, пусть так, согласен, - поддакнул Добряков.

156

– Спасибо за понимание, - поддела она. – Ну вот. Прилетев впервые в

Стамбул, мы сразу законтачили с тамошними оптовиками. Они были с одной

стороны гостеприимные, как все восточные люди, с другой какие-то уж, как

мне сперва показалось, настойчивые в плане личного внимания. Что-то уж

чересчур они стремились понравиться, навязывали свои услуги, чуть ли не

свои чувства. Но тому были основания: нас поселили в хорошем отеле,

распахнули двери дешевых складов. В первый же вечер нас пригласили в

ресторан отеля, хорошо и безвозмездно накормили, напоили, а потом… - она

на секунду остановилась, откупорила предпоследнюю бутылку, плеснула в

стакан. – А потом, как по жребию, разыграли нас…

– То есть как разыграли? – не понял Добряков.

– Как в карты – кому с кем спать. Я, когда поняла, возмутилась было, но

Валька напарница шепнула мне: «Дура, не теряй шанс, тебе же будут

отпускать товары по самым дешевым ценам!» Она была там уже в третий раз, знала, что говорила. Так я и оказалась в постели с молодым неуемным

турком. Звали его, как сейчас помню, Бинбога. Тогда, по первости, это было

нечто! А наутро я, точно, как Валька говорила, отобрала у него на складе

крупную партию красивых платьев, женских костюмов, украшений. По

бросовым ценам… А потом я была просто потрясена совпадением, когда

узнала, как переводится имя Бинбога…

– И как же? – проглотив жесткий комок, выдавил Добряков.

– Переводится как «тысяча быков», представляешь? Насчет тысячи не знаю, но с десяток быков меня в ту ночь точно отымели. А может, только по пьяни

так показалось.

– Пива-то у нас последняя бутылка, - пробормотал Добряков, пряча глаза. –

Как поступим-то?

157

– Сходишь еще, - ответила она. – Сейчас денег дам. – Она поднялась из-за

стола, но он остановил ее:

– Да у меня тут осталась сдача, забыл сказать. Если только добавить…

– Сдачу оставь себе, - отмахнулась она и протянула ему тысячную купюру. –

Возьми на все. Сколько тут выйдет?

– Бутылок двадцать, - мигом сосчитал он, а про себя подумал: «А у меня со

сдачей еще шесть бутылочек на вечер».

– Ну вот, двадцать и возьми. Нет, наверное меньше выйдет, еще пару пачек

сигарет купи.

– Мигом слетаю, но ты дорасскажи, пока допьем, про быка-то своего, -

саданул острым по сердцу Добряков.

– Да чего рассказывать-то? Так и пошло-поехало. Во второй приезд Бинбога

уступил меня своему лучшему другу…

– А того как звали? Бешеный Тигр?

– Не подкалывай, не оригинально. Его звали Коркут.

– И как переводится?

– Очень странно – «испугай!»

– Представляю, чем он тебя испугал, - съязвил Добряков.

– Хрен ты угадал опять! Испугаешь бабу хером! Просто привыкла я уже к

этому, стала воспринимать как должное, как издержки производства, что ли.

– И долго ты была с этим своим Испугаем?

– Да нет, в третий приезд уже другие были. Да ну их всех в заднее место!

– А перед мужем стыдно или неловко не было?

158

– Как же не было! Когда в первый раз вернулась в Москву, будто воочию

увидела, что мой бедный Женька Кузихин щедро украшен роскошными

кустистыми рогами. Сразу стало ужасно стыдно, хорошо что привезла с

собой кучу подарков – ему, Витьке, матери…

Зина потянулась за стаканом, но руки уже не слушали ее, и стакан, задетый

неловким движением, полетел на пол, со звоном рассыпался мелкими

кусочками, и янтарная пенная жидкость растеклась по кафельному полу.

– Ерунда! – вяло прореагировала Зина и вдруг принялась громко и часто