Замок оказался несложным и вскоре поддался. Китаец быстро вошел в квартиру и закрыл за собой дверь.

В ту же секунду он почувствовал: что-то здесь не так.

В прихожей почти у самого порога на полу валялась короткая кожаная куртка. Китаец наклонился над ней и осторожно, держа за подкладку, перевернул: вешалка была вырвана с корнем. Рядом стояли кроссовки.

Он вытащил из кобуры «макарова» и прошел в гостиную, которая одновременно служила и спальней, потому что в квартире была всего одна комната. Диван был разложен и застелен простыней в мелкую клеточку. Заправленное в пододеяльник одеяло сползло одним краем на пол. Подушка сохраняла следы головы. Было такое ощущение, что человек только что проснулся и вышел…

Он заглянул на кухню. На столе стояла неубранная посуда, куски хлеба, заварочный чайник. В углу под раковиной – несколько пустых бутылок из-под водки. «Не самая дешевая», – отметил почему-то Китаец.

Сунув пистолет в кобуру, он снова вернулся в прихожую и открыл дверь санузла. В наполненной до краев ванной лежало тело мужчины. Оно было погружено в воду, и только одна рука до локтя торчала из воды. Полузакрытые глаза, казалось, смотрели из-под воды с каким-то зловещим прищуром. Что-то в этом «купании» показалось Танину не совсем обычным. Через мгновение он понял – мужчина был в трусах.

Ни до чего не дотрагиваясь, Танин вышел из ванной.

«Да, ситуация, – подумал он. – Еще один труп».

Китаец вынул из кармана сигареты и закурил, скользя взглядом по комнате. Ничего не говорило о причинах убийства. В гостиной был естественный беспорядок. Он прошел на кухню. На столе стоял единственный стакан с остатками чая, небольшая сковорода, на которой, скорее всего, жарили яичницу, лежала в раковине. Он осторожно, ногтем большого пальца приоткрыл дверцу шкафчика под раковиной. Сверху, в мусорном ведре, словно подтверждая его догадку, лежала яичная скорлупа. Ужин явно прошел в одиночестве. Что же случилось потом?

Стряхнув пепел с сигареты в раковину, Танин прошел в прихожую и осмотрел карманы лежавшей на полу куртки. Паспорт на имя Валентина Сергеевича Сторожевского, пропуск в цирк, немного денег, еще какая-то ни о чем не говорящая мелочь.

Танин сложил все на место и достал из кармана мобильник, который всучила ему Маргарита. «В общем-то, удобная штука», – подумал он, набирая «ноль два».

В начале пятого Китаец снова стоял у двери квартиры Бурлаковых. Ему открыл сам хозяин.

– Что вам здесь нужно? – недобро процедил он сквозь зубы. – Убирайтесь отсюда.

Китаец не сомневался, что жена уже доложила Семену Семеновичу о его посещении.

– Вы мне соврали, Семен Семенович, – не обращая внимания на неласковый тон Бурлакова, произнес он, – но это не самое главное. Убиты ваш племянник и его друг – Валентин Сторожевский. Если не расскажете мне все, думаю, следующим будете вы…

Бурлаков стоял в дверях, нервно переводя взгляд с Китайца, на носки своих тапочек. Одновременно он проводил рукой по своему многострадальному шнобелю, отчего тот рдел в полумраке прихожей точно спелая слива.

– Ладно, проходите, – он рывком распахнул дверь. – Последняя дверь налево, там мой кабинет.

Из гостиной выглянула Екатерина Игоревна. Она вперила удивленный взгляд Китайцу в спину, а потом встревоженно посмотрела на мужа.

– Сеня, что случилось?

– Поди прочь, – огрызнулся он. – У меня дела.

– Господи-и, – пустила она слезу, – что же это творится-то, а?..

– Катя, – Семен Семенович ласково обнял жену за плечи и выставил в гостиную, – заткнись, пожалуйста. После поговорим.

– Заварить чаю? – шмыгнула носом Бурлакова.

– Лучше кофе. – Семен Семенович закрыл за ней дверь и торопливо прошел в кабинет вслед за Китайцем.

Надо было отдать должное Бурлакову – кабинет был довольно уютным. Стены были затянуты приятной, цвета слоновой кости, тканью, на полу лежал мягкий, скрадывающий шаги ковер, зеленоватые шторы на окнах создавали интимный полумрак, а большой двухтумбовый стол, заваленный книгами, настраивал на рабочий лад. Устроившись в черном кожаном кресле, Китаец окинул взглядом стоявший напротив книжный шкаф. Большую его часть занимала художественная проза русских писателей – Достоевский, Гоголь, Толстой. С ними соседствовало несколько томов древних греков, и отдельную полку занимала литература по психологии и философии: конечно, Фрейд, Юнг, Лэнг, Хорни, Бехтерев, а также Шестов, Ницше и Шопенгауэр.

Бурлаков продефилировал мимо Китайца, крутнул кресло, стоявшее у стола, и уселся на нем, закинув ногу на ногу и переплетя руки на груди.

– Ну-с, – подавив нервный зевок, произнес он, глядя куда-то в стену за Китайцем, – я вас слушаю.

– Расслабьтесь, Семен Семенович, – усмехнулся Танин, – вы же не на приеме.

– Да, не на приеме. – Бурлаков скользнул взглядом по стене, дотронулся до своего болезненно-алого носа и положил руки на подлокотники. – Что же вы от меня хотите?