Я кивнула, разрешая.

У Элвин была теплая рука. Она осторожно погладила против шерсти и хвост взметнулся.

– Извини, - закусив губу, пробормотала девчонка.
– А уши можно?

Я наклонила голову, чтобы ей было удобнее. Элвин осторожно погладила мои уши, неизвестно почему радостно улыбаясь.

– Как здорово! А откуда это у тебя?

– Не знаю, - я вздохнула.
– Что в этом хорошего?

– Как что? У тебя необычная внешность! Это же невероятно здорово! Сельма!

– Знала бы ты, как эта необычная внешность называется.

– Особенность? Изюминка?

И я поняла, что она надо мной издевается.

– Уродство это называется!

Я положила яблоки рядом с ней и вскочила.

– Не надо мне твоих угощений!

– Сельма!
– донеслось мне в след.
– Сельма, погоди!

Но я уже неслась через чащу к поселку, а на глазах вскипали слезы обиды.

***

Впоследствии я жалела, что отдала ей яблоки. Особенно когда мы сели ужинать и мама сказала, что снова уйдет на ночь.

– Тебе совсем не платят, - буркнула я, размазывая по тарелке капустную кашу.
– Зачем ты туда ходишь?

– Милая, - мама привычно улыбнулась, - нам заплатят, и мы обязательно купим что-нибудь очень вкусное! Потерпи немного.

– Я терплю, - маму расстраивать не хотелось.
– Просто мне обидно, что ты работаешь бесплатно. Ты спишь вообще?

– Сельма, прекрати, - строго сказала мама.
– Я запрещаю тебе обсуждать мою работу. Она приносит нам деньги.

– В последнее время - не очень.

– Дочь! Хватит. Доедай ужин и никуда не ходи. Утром доешь кашу и пойдешь гулять.

– Хорошо, мама, - послушно сказала я.

Из головы не выходила Элвин. По прошествии времени мне показалось, что я зря обиделась, и девчонка не собиралась издеваться надо мной. Следовало бы извиниться, но, ни где она живет, ни где ее можно найти, я не знала. Оставалось лишь надеяться, что она еще придет к домику. Впрочем, после ссоры она вряд ли решится со мной хоть раз заговорить.

Мама ушла. Я проводила ее, решив на эту ночь остаться дома. Хоть я и не любила это жилище с маленькими окошками, наполовину вырытое в земле, заросшее плющом, и предпочитала домик в лесу. Но делать все равно было нечего, что там, что дома. В библиотеку новых книг не привозили, а дощечки для резки у меня закончились. Оставалось только убрать посуду, накрыть кастрюлю с кашей полотенцем и улечься на кровать: мечтать и дремать, ожидая утра и маминого возвращения. Свет мы берегли, а потому по мере сгущения сумерек в комнате делалось все темнее и темнее. Я что-то напевала себе под нос, создавая хоть какую-то иллюзию компании.

Мы всегда так жили. Маминого мужа выслали из Империи давным-давно, около тридцати лет назад. Они тогда были еще молодыми, недавно поженившимися и полными надежд. Кажется, его обвинили в шпионаже... Мама могла бы развестись с ним, но, как сама же впоследствии говорила "Юная любовь характерна тем, что не терпит препятствий со стороны судьбы". Позже, немного позже, она поняла, что это была ошибка и их с отцом невероятная любовь - не что иное, как порыв страсти, свойственный молодым людям, едва перешагнувшим порог совершеннолетия и расцвет родовой магии.

Здесь магии нет. Нет здесь и особого счастья, хотя, бывает, мы смеемся и радуемся каким-то вещам. Все население Окраин живет бедно, лишь немногие, сумевшие приспособиться - владельцы лавок и борделей - живут лучше. Основное место работы: фабрика по пошиву рабочей одежды. Население - около двухсот тысяч человек. У нас даже есть правительство. Вот только господина Арлангора, мага, еще никто из нас не видел. Так и коротаем дни, без права на возвращение в Империю, где, говорят, хоть немного, но лучше.

Меня родители подобрали пятнадцать лет назад, на улице. Как я там оказалась и что делала, они не знали. Просто маме стало жаль девочку, в которую кидались камнями более взрослые дети и она забрала ее к себе. Пройти необходимые процедуры по удочерению оказалось просто: маги на границе только посмеялись странному желанию беднячки привести в семью лишний рот, да еще и обремененный такими уродствами как кошачьи уши и неуемный подвижный хвост, покрытый короткой, но мягкой шерсткой.

Недоедая, еле-еле, но мы жили, вполне дружно и спокойно. До тех пор, пока не умер папа. В один прекрасный день он ушел на охоту и больше его не видели. Остались мы с мамой вдвоем как раз в тот момент, когда я пошла в школу. Это было трудное время и для меня, и для нее. Сверстники меня дразнили, били и издевались над моими "особенностями". Я плакала, обижалась, убегала из дома. Мама переживала. Теперь, после окончания школы, у меня еще есть три года. Работать я буду иметь право только по достижении двадцатилетия. Несовершенство системы, увы. Еще три года маме придется работать, чтобы прокормить двоих. А потом и я на фабрику отправлюсь, если только...

Словно в созвучие моим мыслям раздался стук в дверь. У нас небольшой домик, поэтому я прокричала прямо с кровати:

– Кто там?!

– Открывай, Сельма.

Сердце быстро забилось, а руки задрожали. Господин Анткорт, владелец местного клуба. Борделя, по-простому если. Не открыть ему нельзя: он - староста поселения.

– Здравствуйте, господин Анткорт, - пролепетала я, пропуская худосочного подтянутого мужика в дом.

– Привет, Сельма. Как ты сегодня?

– Все хорошо, спасибо.