Шрифт:
Рабочие, столько рабочих! Не потому ли у Народного дома на Конной площади усиленные наряды полиции, снуют озабоченно шпики?
Саша Васильев и Даша Базлова, фельдшерица с Сабуровой дачи, сидели в амфитеатре, у самого выхода в фойе. Васильев сказал:
— Сегодня Артему нужен особо надежный ночлег.
Дашу волновало оказанное ей доверие, но выглядела она спокойной. Ее комната — в отделении буйнопомешанных, и посторонним туда доступа нет.
— Но где же он, где? — шептала она. — Покажи.
— Успеешь.
Девушка нахмурилась. Только и разговору в городе: Артем, Артем... А что тут правда, что выдумка?
Шаляпин вышел на сцену. Шквал аплодисментов. Артист поклонился:
— Счастлив петь для таких слушателей. И прошу передать мой привет тем товарищам, которые не смогли быть сегодня здесь.
В партере переглядывались и морщились. «Товарищи»... Их раздражал этот выходец из низов. Но когда Шаляпин спел арию Мельника из «Русалки», партер бушевал вместе со всеми:
— Бис! Бис!..
А Федор Иванович пел уже «Тройку», потом «Блоху». Мощный, проникающий в душу голос лился словно с неба и заполнил огромный зал Народного дома. Овации сотрясали здание.
Устав от пения, Шаляпин стал читать стихи Скитальца. «Узник»...
Ржавый ключ, как будто зверь. Мой замок грызет сурово, И окованную дверь Затворили на засовы...Полицмейстер заерзал в кресле. И это артист императорского театра?
Я один — в руках врагов! Кто расскажет там, на воле. Как за братьев и отцов Честно пал я в чистом поле?Федор Иванович лукаво улыбался:
А эти вирши Скитальца я посвящаю одному из устроителей сегодняшнего вечера. Не кузнец, а кузнечище третьеводни посетил меня в нумере! Впрочем, и его товарищ — молотобоец был ему под стать.
Не похож я на певца: Я похож на кузнеца. Я для кузницы рожден, Я — силен! Пышет горн в груди моей: Не слова, а угли в ней! Песню молотом кую...Что тут поднялось в зале! Казалось, рухнет потолок. Все искали глазами Щербака. Егор Васильевич смущенно привстал.
Шаляпин спел «Демона», больше восхваляя бунт, а не любовь:
Я царь познанья и свободы...Сашка Рыжий крикнул из глубины зала:
— «Дубинушку»!
Полицмейстер искал глазами подчиненных. А зал уже пел вместе с Шаляпиным запрещенные куплеты песни:
Но настанет пора — и проснется народ, Разогнет он могучую спину. И, стряхнув с плеч долой тяжкий гнет вековой, На врагов он поднимет дубину...«Дубинушка» оборвалась, и вдруг зазвучала «Марсельеза». Федор Иванович пел со всеми.
На сцену посыпались скромные букетики, а паровозники — Бронислав Куридас и Егор Щербак — вынесли из-за кулис огромный венок с надписью: «Другу Народного дома Ф. И. Шаляпину от харьковских рабочих».
Котельщик Куридас с волнением обратился к артисту:
— Благодарствуйте. Никогда не забудем этого вечера.
Раскланиваясь, Шаляпин прижимал руку к груди:
— Тронут! Я и в других городах устрою подобные концерты.
Все засмеялись, артист скрылся, а на аплодисменты неожиданно вышел член комитета «впередовцев» учитель Григорий Мерцалов:
— Граждане! Городская организация РСДРП открывает захватным порядком революционный митинг... Слово товарищу Артему! Пусть его послушает и буржуазия, и представители царской деспотии.
А за кулисами Шаляпин и Сергеев. Два Федора, оба рослые и басистые. Певец дружески похлопал по спине молотобойца, который приходил к нему в гостиницу договариваться насчет концерта:
— Двигай; Артемий, к рампе! И я послушаю.
Артем вышел и глянул в притихший зал. Полицмейстер сразу узнал в нем того самого парня, что требовал пропустить демонстрантов с паровозостроительного, и двинулся к выходу — распорядиться о задержании. Но где там, не люди — стена, пробиться невозможно.
Федор вмиг оценил обстановку. Здесь люди разных общественных слоев. Но враги сейчас бессильны в своей ненависти.
— Рабочие, подобно вьючному скоту, везут на себе богачей. А тираны твердят: никаких политических требований! Дескать, спор хозяина и труженика можно уладить одними подачками. Прибыль дают, мол, машины и станки, а не люди. Верно ли это? Когда бастуют водопроводчики, вроде и трубы есть, и насосы в наличии, а пить- то нечего, и денежки не сыплются в мошну хозяев! Когда бастуют железнодорожники, вроде и паровозы есть, и рельсы на месте, а движения на дороге нет! Так долго ли вы, товарищи, будете терпеть нищету и унижения? Власть имущим покорность на руку. Но если вы люди, требуйте прав и свободы!