Какая музыка была!
вернуться

Межиров Александр Петрович
Шрифт:

Троицкий

Самое последнее ремесло хвалю…

Григорий Сковорода
Над семью над холмами,Возле медленных вод,Помню, Троицкий в храмеВместе с хором поет.Петь и плакать – призванье.И выводит он стих,А потом в ресторане,А потом и в пивных.Начал это при нэпе,Дань ему отдавал,Молдаванские степиВо хмелю воспевал,Кем он был, этот старыйЧеловек из пивной,Обладатель гитарыС дребезжащей струной.Был хмельным и бездомнымГражданином страныСо своим, незаемнымДребезжаньем струны.И, зане дребезжалоВ той струне волшебство,Вашей зависти жалаИзъязвили его.И не левый, не правый,Не промежду, а вне,Он для всякой расправыБыл удобен вполне.(Никакой не любовник,Уличенный тобой,А удобный виновникДля расправы любой.)За свои за печали,За грехи, за виныВы его уличали,В чем себя бы должны.Вы на нем вымещалиВсе свои неправа,А ему не прощалиВолшебство мастерства.Не давали поблажки,Позабыв «…не суди»,Разрывали тельняшкиУ себя на груди.Страшным голосом ровным,На палаческий лад,Объявляли виновным:Мол, во всем виноват.В том, что гений не гений,Но призванье имел,А других прегрешенийСовершить не посмел.Ваш палаческий методБил его наповал.Только Троицкий этотЭто все сознавал.Мы стенаем и ропщемОт людского суда,Ну, а Троицкий, в общем,Не роптал никогда.

Бормотуха

1

(Нет ничего отвратней «Бормотухи»,Поэмки этой. В ней все строчки туги,Все мысли площе плоского. И все жЕе не обойдешь, не обогнешь.В ней слышна неподдельная обидаИ за Псалтырь и за царя Давида,А ежели она и не слышна,То в этом виновата тишина.Любой народ – народ не без урода…Но целиком… На уровне народа…Что говорить об этом… А толпаНа уровне толпы – всегда жестока, —Готова растоптать ее стопаНе только ясновидца и пророка.Ты – из толпы. И спросится – с тебя…)

2

Плацкартный… Бесплацкартный… на поминки…И на крестины… и за колбасой…И даже просто так… и без запинкиСтучат колеса cредней полосой.И по лимиту… или без лимита…И даже просто так… невпроворотНароду… и случайно приоткрытаДверь в зимний тамбур… там любой народ…

3

Когда религиозная идея,Которую никто не опроверг,Устала, стали, о Христе радея,Низы элиты подниматься вверх.Не из народа, из низов элитыИсчадье розни и возни ползло,Когда из грязи в князи сановиты,Низы элиты выявляли зло.Великие традиции оплакав,Из глубины идущие веков,Сперва безгрешней были, чем Аксаков,Киреевские или Хомяков.Все было так. Но не прошло и году,У логики вещей на поводу,Единственной реальности в угодуВ Охотном оказалися ряду.Через плечо заглядывая в книжки,Разлитьем [4] озаботилися вдруг,Леонтьева читая понаслышкеИ Розанова из десятых рук.

4

Разлитье – термин К. Леонтьева. (Прим. автора.)

4

Когда в когда-то новые районыПародия на старые салоныПришла в почти что старые домаИ густо поразвесила иконыПочти что византийского письма,—В прихожих, где дубленки из Канады,Заполыхали золотом оклады,Не по наследству, скромному весьма,Полученные вдруг – а задарма,Они из ризниц, может быть, последних,Висят не в спальнях даже, а в переднихИконы эти, эти образа.Там лейб-маляр, плутишка лупоглазый,Бросал на холст валютные размазы,В один сеанс писал хозяйке хазыПочти что византийские глаза.И, помавая шеей лебединой,В другом салоне и в другой гостинойВприпляс рыдала – глаз не отвести,Зовущая Цветаеву Мариной,Почти в опале и почти в чести.

5

И превратились похороны в праздник,Поминки перешли в банкетный зал,И не Преображенец, а лабазникСалоны политесу обучал.Пред ним салоны эти на колениВповал валились, грызли прах земной,В каком-то модернистском умиленьеКакой-то модернистской стариной.Радели о Христе. Однако вскореПеруна Иисусу предпочли,И с четырьмя Евангельями в споре,До Индии додумались почти.Кто увлечен арийством, кто шаманством, —Кто в том, кто в этом прозревает суть, —Лишь только б разминуться с христианствомИ два тысячелетья зачеркнуть.Как допустить, что плоть Его оттуда,И что Псалтыри протянул ДавидОттуда, и не верящая в чудоПеред Святою Троицей стоит.А смысл единый этого раденья,Сулящий только свару и возню,В звериной жажде самоутвержденья,В которой, прежде всех, себя виню.А если я и вправду заикаюсь,Как Моисей, то вовсе отымиДар речи, ибо не пред Богом каюсь,А только перед грешными людьми.И прежде всех, виновен в полной мере,Ах, люди-звери, вместе с вами я…Ах, не сужу… У приоткрытой двериУже стоит Всевышний Судия.И по лимиту… или без лимита…И даже просто так… невпроворотНароду… и случайно приоткрытаДверь в зимний тамбур… там любой народ…Командировка… срочное заданье…Уют купейный, чаем знаменит…Как вдруг, по ходу поезда, в стаканеКазенным звоном ложечка звенит…

6

Как вдруг на узкой полке в темнотеЯ усмехнулся: что мне толки те…

7

Ну что теперь поделаешь?.. Судьба…И время спать, умерить беспокойство,На несколько часов стереть со лбаОтметину двоякого изгойства.О двух народах сон, о двух изгоях,Печатью мессианства в свой чередОтмеченных историей, из коихКлейма ни тот ни этот не сотрет.Они всегда, как в зеркале, друг в другеОтражены. И друг от друга прочьБегут. И возвращаются в испуге,Которого не в силах превозмочь.Единые и в святости и в свинстве,Не могут друг без друга там и тут,И в непреодолимом двуединствеДруг друга прославляют и клянут.

«Лебяжий переулок мой…»

Лебяжий переулок мой.Почти прямой, чуть-чуть кривой,Участник перестройки мира, —Что там за взорванной стенойЗамоскворецкого ампира…

«Говорит себе: – Ну ладно…»

Говорит себе: – Ну ладно,Что ж, Луанда так Луанда,Там красиво и тепло,Шесть недель, куда ни шло.Рев утробный самолета.А вернется – вспомнит что-то:Что жеВсе жеПривлекло…Разве только – что на рейдеЗажигаются огни, —Раньше времени, поверьте,Зажигаются они.Габарит рыболовецкихИностранных и советскихИ торговых кораблей,Обозначенный на рейдеРаньше времени, поверьте,(Но от этого светлей)Желтым,СинимИ зеленымМежду вечером и днемПреждевременно зажженнымПреждевременным огнем.Не напрасно выли милиИ мелькали города.Ничего прекрасней в мире,Ничего опасней в миреНе увидитНикогда.

Воспоминание о Флоренции

Триптих

1

В Прекрасную Овчарню, где когда-тоЯгненком спал, – в Овчарню, где ягнятаКогда-то спали, – выспались давно, —В Прекрасную Овчарню не даноВернуться из отлучки. И не надо.Заложник флорентийского разладаСлучайно отлучился навсегдаПередавать со Страшного судаСвои корреспонденции. Из адаГорящие терцины исторгать,И серой пахнуть, и людей пугать. По цеховой, по круговой поруке,Вины, которых не было, в зачетПоставил ты поэту, и в разлукеИз низости твоей он извлечетВысокие и трепетные звуки. И поводырь по инобытию,У входа в рай, как бы сменив обличье,Уступит роль высокую своюИ перевоплотится в Беатриче.