Какая музыка была!
вернуться

Межиров Александр Петрович
Шрифт:

2

И еще об отлучке того флорентийца во славе и силеИз Прекрасной Овчарни, в которой о Господе люди забыли.Жен, едва постаревших, оставили и загубили,Ибо вскорости умерли те в одиночестве илиЗа оградой кладбищенской спят в отчужденной могиле,Вместо рая мужьями из ада отправлены в ад.Ну а эти мужья, эти люди из праха и пыли,Эти судьи сперва обличали его,А потом и совсем отлучилиИ анафеме предали, зная, что не виноват.

3

И частый зуммер, и гудки короткие,И мука неизбывная моя,Когда решали покарать на сходке,Когда решали порешить меня.Когда на сходке пили и закусывали,И говорили по-латыни, иПо-староитальянски, не зулусы,А флорентийцы – палачи мои. И мука неизбывна – не в палачестве,Не в том, что отправляли прямо в ад,Не в страхе, и не в ужасе, тем паче, —А в том, что знали – что не виноват.

«Мы спим. Еще не рассвело…»

Мы спим. Еще не рассвело.Мы пребываем в сне усталом.По-человечьи тяжелоВорочаюсь под одеялом. Еще до света далеко,И рай не обернулся адом,И, по-звериному легко,Она ворочается рядом.

Игрок

В одиннадцать встает,Магнитофон включает,И черный кофе пьет,И курит, и скучает. И слушает ансамбль,Какой-то слишком старый,И думает: «Ослаб,Совсем не те удары. Винты совсем не те,Усталым стал и грузным,Как будто в темнотеШар на столе безлузном. Как будто так легкоОт двух бортов по фишкам,А я то широкоБеру, то узко слишком. Хозяин отошел,На темный лес поставилИ нас на произволСудьбы пустых оставил. Наглеют фраера,Не залетают лохи,Кончается игра, —Дела не так уж плохи. Но в эту зиму яИгру сыграл такую,Что Книгой БытияОтныне не рискую. И что бильярдный столТому, кто ненарокомОб Иове прочелВ раздумье одиноком».

«Еще вчера сырым огнем Калькутты…»

Еще вчера сырым огнем КалькуттыНадсадно и прерывисто дыша,Перемогался этот город лютый,Почти бесплотный, потная душа. Собаки здесь не слишком часто лают,Совсем не лают, силы берегут.Родятся люди здесь и умираютИ после смерти много раз живут.

«Палаццо – это как палатки…»

Палаццо – это как палатки,В которых те же неполадки. По берегам сезонный гам, —Здесь Беарриц, здесь Ницца, Канн. Здесь волны моря громыхают,Здесь люди с горя отдыхают —Стоят палатки возле скал.Здесь по утрам, в молчанье строгом,Идут на пляже тяжбы с Богом:Один присел. Другой привстал… Но тяжбы с Богом бесполезны —Здесь все болит и все болезны,Из рая изгнана чета.И тот, кто думает о пользе,Об этом пожалеет после —Не стоит польза ни черта. О пользе думать очень вредно, —Все это не пройдет бесследно, —Так следуй опыту отца,Пока сучится нить живая,Жизнь до последнего концаИскусственно не продлевая.

«Чуть наклонюсь и варежку сырую…»

Чуть наклонюсь и варежку сыруюНа повороте подниму со льда,Подумать страшно, как тебя ревнуюИ как люблю… Должно быть, навсегда… Еще болезни наши, наши морги,Могилы наши – ох как далеко!И я черчу веселые восьмеркиНа раскаленном льду ЦПКО. Мне подражать легко, мой стих расхожий,Прямолинейный и почти прямой,И не богат нюансами, и все же,И вопреки всему, он только мой.

Kali temple

В храме Калькутты возник из-за дыма густогоОпытный нищий (в обличье – намек на святого). Он мне кивает, как будто бы Ведам внимая,Переживает – и связь между нами прямая. Опытный нищий, мы братья родные по духуИ по снедающему нас обоих недугу. В эти минуты мы оба почти что святые,Я – из Калькутты, а ты – из Москвы, из России. В рубище нищем, насущным живем, настоящим, —Оба мы ищем, играем, сгораем, обрящем.

«Молчат могилы, саркофаги, склепы…»

Молчат могилы, саркофаги, склепы, —Из праха сотворенный – прахом стал, —Все разговоры о душе нелепы,Но если занесло тебя в Бенгал,Днем, возопив на крайнем перепутье,Сырым огнем Бенгалии дыша,Прозреешь душу вечную в Калькутте,Которая воистину душа. В чем виноват, за все меня простили, —Душа и представлялась мне такой.Воистину, как сказано в Псалтыри:Днем вопию и ночью пред Тобой.

«Звуки, педалируя, ослабли…»

Звуки, педалируя, ослаблиВсе мои кумиры, все ансамбли… Только «Аббу» слышу и сегодня, —Как поет в далеком далеке,Отрешенно, холодно, свободно,На плохом английском языке.

«В Бихаре топят кизяком…»

В Бихаре топят кизяком.Ах, этот запах мне знаком,Проблема общая знакома:Сельскохозяйственных заботУ вас, у нас – невпроворот,И кизяковый дым плыветНад односкатной крышей дома. У вас, у нас одна страда,Одна беда, одна отрада, —Вы мне родные навсегда,Другого ада мне не надо. Был дважды в жизни потрясен:Сперва войной великой – въяве,А позже Индией – сквозь сон,В Бихаре зимнем, на заставе. Упал шлагбаум поперекБихара. И, упав, обрек«Амбасадор» на остановку,И на дырявую циновкуЯ повалился тяжело.Навес дырявым был. А небоТак беспощадно землю жгло,Что от него спасенья не было. Ах, только люди здесь добры.Чтобы согреться, жгут костры,И все горчит кругом от гари.Похолодало до жары.Темнеет в пять. Зима в Бихаре.